Таня Малярчук - «Лав – из» (сборник)

Григорьевна – миниатюрная астеническая блондинка лет сорока пяти. Напоминает экземпляр саранчи, засушенный меж страниц толстой книги.

– Может, и хорошо, что вы в этом году не поедете на море, – угодливо тарахтит Аллочка, заваривая обещанный чай.

– И почему же это хорошо?

– Я слышала, что в этом году на Южном берегу нашествие за нашествием. Сначала медузы, которых развелось у побережья столько, что невозможно было купаться. Понимаете, впечатление такое, будто болтаешься в медузах, а не в воде. Ужас сколько. А потом – саранча. Фу. Летала везде, и на пляжах тоже. Целые тучи саранчи. Несколько раз даже нападала на отдыхающих.

– Ну, Алла, ты же медсестра…

– Ну и что, что медсестра? – обижается Аллочка.

– Саранча не нападает на людей. А медузы – та же вода. На девяносто девять процентов вода.

– Григоривна, – Аллочка ставит на стол перед врачихой ее чашку чаю, без сахара и без лимона, – я говорю лишь то, что слышала по телевизору. А медуз, чтоб вы знали, я никогда в жизни не видела.

– Я ее вспомнила! – вскрикивает Григорьевна за пятнадцать минут до окончания смены.

Столетняя бабушка, что сидит перед ней, откликается:

– А? Что говорите? Я ветеран войны, мне полагается бесплатно.

– И кто она? – без особой охоты спрашивает медсестра Аллочка, выпроваживая столетнюю бабушку в коридор.

– Эта Белла… Она из дома напротив. Точно. Я вспомнила.

– Соседка ваша, выходит.

– Я поставила правильный диагноз, – Григорьевна с облегчением вздыхает, – она действительно сумасшедшая.

– И как ее сумасшествие проявляется?

– Врачу иногда хватает одного взгляда, чтобы все понять про пациента.

Медсестра объявляет отбой оставшейся за дверью части очереди. На сегодня прием окончен.

– Она не опасна? – спрашивает Аллочка, закрыв дверь изнутри на ключ.

– Кто, Белла? Нет. Она кошатница. Кормит всех котов в районе. И котов, и псов, не удивлюсь, если и крыс она кормит. Развела целый зоопарк возле дома. Ее все не любят.

Григорьевна причесывается перед зеркалом, потом переобувается – из шлепанцев в туфли на высоких каблуках, снимает белый халат – а под ним тонкое синтетическое салатовое платье, – такое, как носила бы саранча, превратись она случайно в человека.

– Ха, Белла, – говорит Григорьевна, – какое дурацкое имя. Очень ей подходит. Как бы рано я ни встала – а она уже у подъезда, отбросы раскидывает по пластмассовым мисочкам. Зверья собирается тьма-тьмущая! Страшно пройти, честное слово, псы огромные, по пояс. Я живу на первом этаже, мне все видно. Люди с ней ругаются, но какое там! Не помогает. Смотрит, будто с креста снятая, моргает и молчит. Вызывали и санэпидемстанцию, и собачников-шкуродеров, и в ЖЭК заявления писали – все напрасно.

– Смотришь на таких, – с досадой замечает медсестра Аллочка, – думаешь, боже, какие добрые, котиков-собачек кормят, а если копнуть глубже, то почему кормят? Потому что мужика давно не имели. У бабы крыша едет лишь по причине отсутствия мужика.

Григорьевна удивленно вытаращивается на свою медсестру. Никогда бы не подумала, что Алла способна сказать что-то настолько… хм… вульгарное. Вслух же она произносит:

– Котики-песики – лишь внешнее проявление вытесненного сексуального влечения.

– Я так и хотела сказать.

Медсестра Аллочка густо краснеет.

Поздно, думает Григорьевна.

Григорьевне снится война. Она с трудом разлепляет глаза. Ей кажется, что вся она: руки, ноги, – все ее тело испачкано чужой кровью. В ушах еще продолжает звенеть от разрывов снарядов.

– Да что же это такое! – выкрикивает в предрассветные сумерки Григорьевна. – Я же никогда войны не видела, фильмы про войну никогда не любила. Откуда это?

Босая, семенит она в ванную, чтоб там ополоснуться холодной водой. Постепенно приходит в себя.

– Снова встала слишком рано.

Подходит к окну.

Возле дома напротив Белла кормит кошек и собак. Объедки аккуратно разложены по разноцветным пластмассовым мисочкам. У каждого своя мисочка, и никто не лезет в чужую.

Какой у нее порядок, невольно думает Григорьевна. Слушаются ее.

Чайник кипит. Григорьевна заваривает себе большую чашку кофе. Запах кофе приятно щекочет в носу, и Григорьевне очень хочется закурить.

Хорошо, что дома нет сигарет, а то бы не удержалась.

С чашкой кофе в руках встает возле окна.

Там все без изменений – Белла продолжает копошиться со своим зверьем.

Котики-песики, думает Григорьевна, а на самом деле секса хочется.