Ингеборг Бахман - Малина

Свое интервью господину Мюльбауэру, который раньше работал в газете «Винер тагблатт», но без всяких угрызений совести переметнулся к ее политическим конкурентам, к «Винер нахтаусгабе», я откладывала уже несколько раз, под разными предлогами, однако господин Мюльбауэр со свойственным ему упорством, со своими телефонными «Целую ручку» все же добивается цели. Вначале ведь каждый, как я, полагает, будто соглашается на интервью, только чтобы отделаться от этого человека, однако наступает день — и вот он, тут как тут, этот господин Мюльбауэр, которому несколько лет назад еще приходилось записывать в блокнот, а теперь он пользуется магнитофоном, курит «Бельведер» и не отказывается от виски.

Если опросы с их вопросами все схожи между собой, то господину Мюльбауэру все-таки принадлежит одна заслуга: нескромность по отношению ко мне он довел до крайнего предела.

1-й вопрос:………………………………………………………?

Ответ: Что я насчет времени? Не знаю, верно ли я вас поняла. Если вы имеете в виду сегодня, то я бы не хотела, во всяком случае, сегодня. Если же я вправе понять вопрос иначе, как про время вообще, общее для всех, то я не уполномочена, нет, я хочу сказать, не компетентна, мое мнение — не определяющее, да у меня и нет никакого мнения. Вот вы обмолвились, что мы живем в великое время, а я, разумеется, не была готова встретить великое время, да и кто бы мог его предугадать, пока еще ходил в детский сад или в начальную школу, — позднее, конечно, в гимназии или тем более в университете, немало говорилось о поразительном множестве великих эпох, о великих событиях, великих людях, великих идеях…

2-й вопрос:………………………………………………………?

Ответ: Мое развитие… Ах так, вы спрашиваете о духовном развитии. Летом я совершала большие прогулки в Гории и лежала там на траве. Простите, но это касается именно развития. Нет, я не хотела бы говорить, где находится Гория, вдруг ее вздумают продать и застроить, эта мысль для меня невыносима. Возвращаясь домой, я должна была переходить железную дорогу без шлагбаума, это было небезопасно, потому что идущий поезд нельзя было увидеть из-за орешника и купы ясеней, но сегодня там перелезать через насыпь не надо, есть подземный переход.

(Покашливание. Заметная нервозность господина Мюльбауэра, которая действует мне на нервы.)

Что касается великого времени, великих времен, то мне кое-что пришло в голову, хотя мои слова не откроют вам ничего нового: история учит, но у нее нет учеников.

(Господин Мюльбауэр приветливо кивает.)

Когда же в самом деле начинается развитие человека, туг вы со мной согласитесь… Да, я собиралась изучать юриспруденцию, через три семестра это дело бросила, пять лет спустя начала снова и, проучившись один семестр, бросила опять, я не могла стать судьей или прокурором, но становиться адвокатом не хотела тоже, я просто не знала, кого или что я была бы в силах представлять или защищать. Всех и никого, все и ничего. Подумайте, господин Мюльхофер, извините, господин Мюльбауэр, что бы вы стали делать на моем месте, когда все мы живем по непонятому закону, когда не можем даже ясно представить себе весь ужас этого закона…

(Господин Мюльбауэр делает мне знак. Новая помеха — ему надо заменить пленку.)

… Ладно, если хотите, я буду выражаться яснее и сразу перейду к делу, я бы только хотела еще сказать: существуют известные предостережения, вы их знаете, ибо справедливость так гнетуще близка, и сказанное вовсе не исключает, что справедливость — это не что иное, как потребность в недостижимом совершенстве, вот почему она все же столь гнетуща и столь близка, однако по этой причине мы называем ее несправедливостью. Кроме того, для меня всегда мучительно проходить по Музеумштрассе, мимо Дворца правосудия, или случайно оказаться поблизости от Парламента, где-нибудь на Райхсратштрассе, откуда этот Дворец невозможно не видеть, подумайте только о слове «дворец» в сочетании с правосудием — это сочетание настораживает, там поистине не может вершиться неправый суд, а уж правый — и того меньше! В развитии человека ничто не проходит бесследно, и этот ежедневный пожар во Дворце правосудия…

(Шепот господина Мюльбауэра: в 1927 году, 15 июля 1927 года!)

Ежедневный пожар в таком таинственном Дворце с его колоссальными статуями, с его колоссальными процессами и провозглашениями, которые люди называют приговорами! Это ежедневное горение…

(Господин Мюльбауэр выключает магнитофон и спрашивает, можно ли ему стереть последний кусок, он говорит «стереть» и тут же стирает.)