Вера Чайковская: Мания встречи (сборник)

– Что вы так на меня смотрите? Я изменилась?

Тураев откашлялся и смущенно пробормотал:

– Немножко.

– Пойдемте.

Она схватила его руку горячей ладонью и повела в сад. Видно было, что она чего-то опасается. И точно – в доме кто-то был, горели окна, слышались какие-то звуки.

– Посидим в беседке. Так сиживали наши предки, да?

Она ввела его в темную каменную беседку, перевитую какими-то ползучими растениями. Они сели рядом на деревянную скамейку. Таня расправила платье на коленях.

– Простите, не переоделась. Принимаю вас в домашнем наряде. А на вас премиленькая рубашка. И вы еще больше стали походить… Помните, я вам говорила про моего друга? Правда, я его давно не видела.

Тураев нервно вздернул подбородок.

– Я запутался в ваших друзьях… В каждом номере журнала – разные…

– А вы не читайте! И не очень верьте!

Она стала искать сигарету, но раздумала и повернула к нему взволнованное лицо.

– Что вы хотели сказать?

Тураев поерзал на скамейке, всем телом ощущая, что Таня рядом, – это ее духи, ее голос, ее лицо, ее колени… Ему приходилось постоянно приводить себя в чувство, так как он все время «уплывал».

– Я? Ах да! Я… Вы видели Шармарскую Венеру?

– Ту гривастую?

– Я сделал другую. Подделал, то есть просто сделал свою. Как мне хотелось. Но у меня ее украли прямо из кабинета… Я знаю кто… А ваш друг… Я прочел…

Таня с интересом на него смотрела.

– Маркуша купил на аукционе. Ему сказали, что вещь старинная. Скульптор вылепил сначала гривастую, а потом эту. Повторный вариант. Но эта мне нравится гораздо больше.

Таня стала вглядываться в Тураева, словно что-то искала в его чертах, важное и забытое.

– Погодите, а как вас зовут?

– Иваном. Иваном Тураевым.

– Значит, и впрямь русский?

– Да что вы все об этом!

Тураев взъерепенился.

– Видно, ваш друг, тот, который уехал, был евреем. И вы думаете, что я что-то скрываю. Рад был бы вас порадовать, но – каков есть!

Таня поежилась.

– Простите меня! Со мной бывает – вдруг кажется, что все кругом врут. С вами не бывает? А имя у вас – чудесное! Кажется, Тургенева звали Иваном? Придумал каких-то идеальных барышень! Школьницей зачитывалась, слезы проливала…

Тураев снова весь встрепенулся.

– Я заступлюсь! По философии я все разорвал, а вот Тургенева не тронул. Они все живые, настоящие!

Таня снова остановила на нем странный, словно удивленный взгляд.

– Живые! Теперь бы они уже давно все поумирали. От скуки, от досады, от… друзей…

Она все же не выдержала и вытащила откуда-то из кармана сигарету.

– Вот, хотела не курить…

Дым от сигареты она словно специально пускала Тураеву в лицо, он закашлялся, но и это ее не смутило.

– Так, выходит, не вариант, а подделка?

Тураев, все еще кашляя, отозвался с горячностью:

– Она подлиннее подлинного!

Таня хихикнула, размахивая сигаретой.

– Вы уж выберите что-нибудь одно – либо подделка, либо подлинник. Сейчас вернусь. А вы подождите.

Она исчезла в темноте двора, и Тураев видел, как она заходит в освещенную дверь дома-теремка. Маленькая, хрупкая, как девочка. Из открытого настежь верхнего окна до него донеслись неразборчивые голоса: щебечущий и просительный – женский и твердый, небрежный – мужской.

Тураев ждал, как ждут в детстве, не пытаясь что-то предугадать и всей душой надеясь на благость судьбы, природы, космоса. И как в детстве, он погрузился в стихию бесконечного времени. Впитывал таинственные ароматы ночи – травы, отдающей солнечное тепло, жасмина, куст которого рос напротив беседки, легкий аромат Таниных духов. Он радовался, что это не «французские» духи музейных дам, от которых у него тут же начинался насморк.

Таня выскочила из теремка, чем-то победно помахивая. Вбежала в беседку, и Тураев увидел в ее руках свое глиняное диво-дивное. Она протянула его Тураеву.

– Возьмите. Это ваша. Я даже скотч прихватила – запаковать. И газету. У вас сумка есть? Знаете, я с ней по утрам разговаривала. Может, я и изменилась так внешне, потому что… Мне хотелось хоть чуть-чуть стать похожей…

Тураев глядел то на глиняную головку, то на Таню.

– Я, когда лепил, думал о вас!

Таня аж вскрикнула от радости, как делают невоспитанные дети.

– Умора! Я похожа на нее, потому что вы делали ее похожей на меня… Шаманство какое-то! Колдовство! Но она-то не стареет, не злится, не разочаровывает и не разочаровывается. Она лучше! Держите!

Таня протянула шармарку Тураеву. В темноте таинственно блеснули глаза-изумруды. Тураев в нерешительности замялся.