Вера Чайковская - Мания встречи (сборник)

Встрепенувшись, Игорь Петрович сдержал шаг и направился к калитке знакомой дачи. Если Полины Михайловны нет, он хотя бы узнает, где она. Жива ли. Мама бы одобрила. Вообще он шел к этой даче словно бы для мамы.

Приоткрыл незапертую калитку и вошел. Лет тридцать тут не был. С отрочества.

Навстречу побежала не злая собака, гремящая цепью, как у «крепких» хозяев, а протрусил толстый белый щенок с глупой прелестной мордой. В глубине сада за столом пила чай женщина, совершенно седая и, вероятно, очень долго уже живущая, но с красивым лицом мягких очертаний и с величественной осанкой. Он вздохнул облегченно, словно нашел подтверждение давней своей догадке, что мама и в старости осталась бы красивой.

– Игорек! Боже мой! – вскричала женщина, опередив его вопросы. – Какой ты умница, что зашел! А то мы с Катей думали, что ты нами пренебрегаешь. Гордо проходишь мимо.

Игорь Петрович кинулся к ней, и они расцеловались, как родные, словно и не прошло столько лет.

– Такой же рыжий. Но стал гораздо интереснее. Небось доктор наук? Вид профессорский.

Полина Михайловна ласково потрепала его по жестким волосам.

– Седеешь уже. Постой, ты ведь младше моей Катьки?

Тут она стала звать Катю, сидевшую в своей комнате.

Но та не выходила. Наконец за ней побежал белый щенок, до того все время вертевшийся возле Игоря Петровича и тыкающийся в его ботинки глупой, смешной, прелестной мордой. Даже глупый щенок понял, что Катю заждались. Наконец она вышла – страшно бледная, с лихорадочным неподвижным взглядом, худая, как не снилось тем, кто мечтает похудеть. Только волосы остались пышными, точно пушинки у одуванчика. И сама она напоминала худенький, подставленный ветру стебелек.

– Это Игорь, помнишь? Сын Ларисы. Моей подружки. Ну, такой красивой, черненькой…

Полина Михайловна всем лицом – глазами, бровями, всеми складочками и морщинками, – казалось, хотела напомнить дочери о ненужных и неинтересных ей людях. Каком-то Игоре, какой-то Ларисе.

Катя непонимающе, с досадой поглядела на мать, потом скользнула равнодушным взглядом по Игорю Петровичу, задержавшись на его волосах, вероятно, вследствие их яркости, безотчетно притягивающих, зябко завернулась в темно-бордовую накидку, слишком теплую для летнего дня, и медленно, с пошаткой, точно слепая, удалилась в дом. Щенок побежал за ней, но скоро вернулся.

– Не обращай внимания, Игорек!

Бедная старушка покраснела от неловкости.

– Конечно, помнит. Просто у нее очередной творческий кризис. Не покупают у нее картины, хоть ты тресни! Я говорю – Ван Гог! А она – плевала я на Ван Гога! Что тут скажешь? И с мужем развелась. И болеет.

– Чем болеет?

Он спросил машинально, пораженный видом Кати, запомнившейся ему живой, стремительной, яркой.

– А бог ее знает! Я хоть и врач – не пойму. Всем. Я ее и не пытаюсь лечить. А к другим она не ходит, считает шарлатанами. Только деньги дерут. В этом она, Игорек, права.

По старой традиции Полина Михайловна стала поить его чаем, усадив за столик в саду. Вынула она и банку варенья.

– Не обессудь – райских давно уже не варим. Это сливовое. И знаешь, для покупного очень даже неплохое. Нет уже сил возиться, честно говоря.

Уходил он со смешанным чувством. Его грело, что нашлось место, где, по крайней мере, двое – щенок и старушка – будут ему рады! Дачное одиночество тяготило. Но что случилось с Катей? Банальное «постарела» тут не годилось. Не постарела вовсе, а словно бы выползла из-под руин!

Кажется, Одинцова в «Отцах и детях» говорила, что в деревне необходим режим – иначе помрешь с тоски. У него режим сложился. Утром он совершал оздоровительную пробежку вдоль лесочка и ходил в местную лавку за продуктами. После обеда работал над книгой. А к вечеру захаживал к соседям – пить чай с Полиной Михайловной и помочь по хозяйству: принести воды, починить кран или крыльцо. Женщины были абсолютно не приспособлены к деревенской жизни – Полина Михайловна в силу преклонного возраста, а Катя из-за полной отрешенности от быта. И как они обходились прежде, было загадкой.

Щенок с гордым именем Дон Педро бежал к калитке его встречать, радостно тявкая и срываясь на визг. Полина Михайловна в кружевной шали с улыбкой поджидала его за столом в саду. И только Катя не выражала никаких чувств, но хотя бы не уходила при его появлении, а сидела в шезлонге под яблоней, прикрыв глаза. Яблоня раскачивалась от легкого ветерка, спускались сумерки, и тени на Катином лице становились гуще и загадочнее. Она зябко куталась в свою просторную бордовую накидку, не открывая глаз.