Жан Руо - Мир не в фокусе

Это пространство на границе ночи, которое смягчало муку школьных лет, утратило свою способность утешать после того, как из-за обилия свободного времени и отсутствия принуждения слилось с банальным обиходом дня. Вы порою бунтовали против придуманных фантомов, как Микеланджело, взывавший к своему Моисею, и плакали от ярости перед этими ничтожными созданиями ума. Только одиночество может так выхолостить суть вещей.

Год тому назад, последний год учебы в Сен-Косме, благодаря либерализации режима (выпускников перевели из дортуара в отдельные комнаты), вы потихоньку учились играть на гитаре, подобно девяноста процентам ребят вашего возраста (воспитание остальных десяти включало уроки на фортепиано). Гитара вытеснила занятия математикой, и музыкальный зуд стоил вам посредственных оценок за год. Но, в конечном счете, насколько это парадоксальное счастьице мелочно — быть не более своеобразным, чем все, вырваться из внутренней эмиграции, из своего замкнутого мирка. И вы знаете это чувство: ваши ироничные вирши, высмеивавшие слабости и чудачества начальства коллежа, циркулировали под откидывающимися крышками парт, составляя вам среди однокашников репутацию почти официального поэта. Но подлинные стихи… их можно пересчитать по пальцам — не более дюжины; слова приходят сами по себе, теснятся, выстраиваются, как на прослушивании, вся сложность в том, чтобы отобрать единственно правильные. В конце концов, что бы там ни говорили, это не море ложкой вычерпать. Точно так же и извлечь нечто цельное и гармоничное из шести проволочек, которые режут вам пальцы, а если долго упражняться, то можно и мозоли набить, вот в чем величие, по крайней мере, добродетель музыкальной лихорадки. Указательным пальцем вы прижимаете такую-то струну в таком-то месте, средним — такую-то, а безымянный с мизинцем еще можно и так и сяк расположить, и все за счет страшных судорог большого пальца, сжимающего, как струбцина, шейку гитары.

И это только левой рукой. Правая тоже не остается без дела, даже если поначалу вы просто бренчите по струнам, словно косой размахиваете, оставляя напоследок всю тонкую игру пальчиками, перебегающими с места на место — то берущими арпеджио, то набрасывающимися на струны, то ласкающими их. Главное — извлечь однородный звук, чтобы не создавалось впечатление, что это дребезжит и попискивает старый разболтанный велосипед. А теперь, когда удалось сбитыми в кровь пальцами левой руки выжать из гитары почти безупречный аккорд, который все время хочется повторять и повторять, самое время разучивать новый, особенно, если вы собираетесь играть что-то более или менее разнообразное. Тут и возникают трудности. Взять хотя бы два аккорда: «трень-брень», например. Если отыграв «трень», замешкаться с этим самым «брень», всегда найдется кто-нибудь с острым слухом, чтобы заметить: мол, нет у вас чувства ритма. Тогда приходится просить приятеля сделать задание по физике, которое потом надо будет лишь переписать, а вы тем временем без устали оттачиваете свое мастерство: дзынь-дзень, пум-пам, трам-блями, наконец, трень-брень.

Теперь вы умеете играть, во всяком случае, достаточно, чтобы перейти к следующему этапу: к аккомпанементу, то есть под эти самые аккорды вы можете петь, не глотку драть (начинающий певец стремится, скорее, к задушевности), а глуховато-гундосым голосом гнусавить ниспровергающие гимны страхолюдно-убойные песни, которые, ставя под сомнение существующий порядок, в пух и прах разносят класс собственников.

По правде говоря, сердца вы в них не вкладываете, даже немного стесняетесь их (конечно же, отсутствия в них тонкости и нюансов), но, чтобы не оказаться навсегда за бортом, принуждаете себя послужить антиэстетическому духу времени, отважный человек на такие компромиссы не пойдет, но одиночество просто невыносимо. Да и как объяснить, не прослыв жалким контрреволюционером, что вам больше нравятся лирические песни, где все розовые да голубые цветочки, потихоньку взращенные ночами на грядках Сен-Косма? К тому же, едва научившись жалким двум-трем аккордам, вы уже сочиняете.

Дело сделано: быстро, в два счета, просыпав кулек нудных нот, — и четыре романса готовы. Но как и перед кем их исполнить? Вы ведь, позвольте напомнить, болезненно застенчивы и никогда не скажете публике что-нибудь вроде: а сейчас я вам спою песню собственного сочинения — и музыка, и слова (надо понимать: все-то он умеет, этот очаровательный молодой человек). Случай представляется на сельском празднике в Рандоме. Не на сцене театра (настоящего, барочного, без лепнины под мрамор и позолоты, но с кулисами, колосниками и машинерией), а под ней, то есть под досками, на которых с азартом выкладывается полная задора молодежь, так что слышно, как наверху декламируют ваши приятели, топают балерины, наяривают музыканты — группа в английском стиле.