Нина Катерли - Окно (сборник)

— Куда ехать?

Фамильев оторвал вчерашний листок перекидного календаря, взял ручку и задумался. Потом быстро написал несколько строк и протянул листок девушке.

— Зачем вы мне — широту и долготу? С какого вокзала?

— С Московского. До Любани, а там — автобусом. А координаты — это я так. Просто приятно. Научно.

Озеро было похоже на глаз. Черное, продолговатое, чуть выпуклое, в низких болотистых берегах.

«Как здесь уныло», — думала девушка, пробираясь к берегу босиком, с туфлями в руках. Мох покачивался, прогибался под ногами, и в следах сразу выступала ржавая вода.

«Провалишься — никогда не найдут. Ну и пусть. Господи, как тоскливо, ни птиц, ни деревьев. Разве это деревья? Хлыстики какие-то!»

Вода казалась слепой: ни дна, ни водорослей. Только отражения серых, клокастых туч, осенних и тяжелых, мрачно плыли по поверхности.

— Дождь будет, — прошептала девушка, глядя на эти отражения. Она подняла голову. Синее, ярко-синее небо усмехалось ей с высоты. Тучи в озере сделались черными, отражение молнии вспыхнуло на воде и погасло, а вода съежилась и пошла кругами, точно от проливного дождя. Небо по-прежнему оставалось синим и ясным.

Она спустилась с берега к воде и тотчас провалилась по колено в топкую трясину. Завернувшись крутыми лобастыми волнами, вода начала отступать, обнажая илистое дно.

— Куда ты? Это же я! Куда ты?!

Вода отступала. Волны жались к противоположному берегу, сталкиваясь, пенясь и вздрагивая, голое дно щерилось на нее черными корягами, скрюченными безлистными ветками, скалило обломки сгнившего пня.

— Ну, как хочешь, я уйду. Я ухожу, видишь? Только успокойся — я ухожу.

Она выбралась на берег, оцарапав ногу. Все еще вздрагивая и волнуясь, озеро утихало. Вот оно заняло свои берега, снова сделалось гладким, и опять поползли по нему отражения черных туч.

— Ну, убедилась? — буркнул Фамильев. — Судя по твоим глазам, любимый принял тебя без восторга.

— Он совсем один, кругом это болото. Он не видит даже неба, только какие-то страшные облака, которых нет.

— Да ему где угодно будет одно болото и эти… Доброе слово он сказал когда хоть кому-нибудь?

— Я прошу вас!

— Из одного вида — в другой. И не иначе.

— Зачем вы издеваетесь?

— Но-но! Без болтовни. Я — начальник, это моя профессия. А ты хочешь, чтобы я… тьфу!.. творил добрые дела. Добрые ли еще… Я давно заметил, что у современной молодежи совершенно отсутствует представление о логике. Вот и он, этот, твой… Теперь он, видите ли, смотрит на какие-то облака, которых нет. Стало быть, я был прав. Мы, начальники, больше всего ценим логику и здравый смысл.

— Ему плохо!

— Плохо? Вот и хорошо.

— Вы всегда к нему придирались! Ну пожалуйста! Я же не за него прошу, сделайте для меня, пусть тогда я стану озером, раз уж нельзя по-другому.

— Ты?! Зачем это тебе? Совсем девчонка соображение потеряла! Одна. Навсегда. В болоте.

— Да.

— Ты это понимаешь?

— Да.

— Знаешь, а ты меня начинаешь раздражать. Ты ведешь себя до того нелогично, неразумно и просто глупо, что, кажется, я соглашусь.

Озеро похоже на глаз. Синий и глубокий, отражает он небо, и солнце, и радугу, и тонкие весенние облака.

Зимой озеро не замерзает, вода его спокойно плещется среди белых, застеленных сугробами берегов. Говорят, где-то на дне бьет из-под земли теплый ключ.

В нашей квартире все окна выходят во двор. И зимой, и летом, и в плохую, и в солнечную погоду вижу я желтую стену, перечеркнутую водосточной трубой, вижу чужие окна и, если подойти к стеклу совсем вплотную, сверху — кусок неба. Вот по этому куску только и можно понять, какая погода. По стене тоже иногда можно — в мороз она слегка серебряная, в дождь почти черная, а когда светит солнце, еще желтее, чем всегда.

Окна мы открываем редко, только форточки. Незачем: двор у нас пыльный, деревьев там нет. Вот когда моем окна весной и осенью, тогда открываем. И все.

А в комнате отца окно не открывается никогда, там у рамы даже петель нет. Отец протирает стекла сам, мокрой тряпкой.

Когда я была маленькой, мне не разрешали подходить к этому окну, да и вообще в отцовскую комнату пускали редко. Там было неинтересно — горела под потолком тусклая лампочка, со стен смотрели мимо меня незнакомые пожелтевшие лица каких-то военных, старая географическая карта, утыканная флажками, висела над письменным столом, а окно всегда пряталось за тяжелой зеленой шторой.

Однажды — мне было тогда лет десять — мы долго ждали отца к обеду. Он не пришел, и мы сели за стол вдвоем с мамой. Потом наступил вечер, я сидела с ногами на диване и читала «Таинственный остров». Очень тихо было в квартире — ни маминых шагов, ни шума воды на кухне, даже телефон молчал. Я закрыла книгу, загнув угол недочитанной страницы, что было запрещено, слезла с дивана и вышла в коридор. Мамы не было ни в кухне, ни в столовой, ни в спальне. Я заглянула в комнату отца и увидела ее, облокотившуюся на подоконник, неподвижную. Я подошла на цыпочках и встала за ее спиной. Край шторы был отодвинут, за окном с черного неба смотрела большая круглая луна. Она висела над поляной, покрытой выцветшей, белесой травой, над невысоким деревенским домом на взгорке, над темными кронами каких-то деревьев.