Джулия Грегсон - Жасминовые ночи

Проснувшись, Арлетта выключила вентилятор и встала с постели. На ней были лишь шелковые пижамные штаны и кружевной лифчик – форменное нижнее белье она выбросила в первый же вечер, когда они прилетели в Каир, со словами «Рада была познакомиться».

– Можно я первая займу ванную? – зевая, попросила Арлетта. – Мне надо помыть голову.

– Только недолго, на десять оборотов, – предупредила Саба.

Она имела в виду таймер для варки яиц, который Янина возила с собой, утверждая, что он абсолютно необходим и хорошо дисциплинирует тех, кто любит подолгу намываться.

В ванной, под раковиной, стоял треснувший таз, в нем было замочено трико Янины. А на раковине флакон шампуня, где Янина пунктуально помечала карандашом уровень оставшейся жидкости. Саба слышала, как Арлетта открыла краны, и из них мучительно медленно потекла ржавая вода. Пока подруга плескалась и стонала, Саба беспокойно мерила шагами комнату и обдумывала свой странный разговор с Кливом, пугавший ее и одновременно приводивший в восторг.

Ее роскошное платье висело на дверце гардероба, обещая начало новой, красивой жизни. Тени на улице делались длиннее, а под ложечкой поселился неприятный холодок. В этот момент все в ее жизни казалось ей шатким и непрочным.

Чтобы успокоиться, она мысленно перебирала песни, которые могла бы спеть для мистера Озана, шевелила губами и напевала первые строчки «Мази», любимой песни отца. Давным-давно она ничего не пела по-турецки, и всякий раз, когда пела, ее захлестывала волна горя и злости. Ни словечка от отца! Как нечестно с его стороны и какая потеря для них обоих, ведь когда-то они были так дружны. Следующий куплет она спела для него, спела от души, и ей показалось, что песня захватила ее. Такой странный эффект она замечала и раньше, особенно когда пела по-турецки. Закончив песню, она утерла слезы. Эх, баба, эх!.. Ведь ты первый сказал мне, что я умею хорошо петь. Почему я должна теперь отказываться от своего призвания?

Когда настала ее очередь идти в ванную, ее настроение опять переменилось. Теперь ей вспомнился Дом. Ее гордость была задета, когда она увидела его в «Кавуре» с той девушкой, но она все равно вспоминала его. Сейчас ей захотелось, чтобы он оказался вечером на том приеме, увидел ее в шикарном платье, понял, как сильно она изменилась и какое сокровище он тогда потерял. Намыливая подмышки, она мысленно прокручивала такой фильм: Закат. Дом стоит на террасе в смокинге, с буйной шевелюрой, за его спиной пальмы. Она идет к нему, роскошная женщина в платье от Скиапарелли, с сигаретой в перламутровом мундштуке, на ее губах играет загадочная улыбка – ведь теперь ей поручена важная работа, вклад в дело победы…

– Саба! – раздался за дверью раздраженный голос Янины. – Пожалуйста, перестань так жутко завывать. И вообще, ты занимаешь ванную слишком долго, на двадцать оборотов.

Потом закричала Арлетта:

– Выходи! Такси придет через полчаса!

Когда они вышли на улицу, даже Янина невольно согласилась, что вечер был чудесный, с легким, приятным ветерком. Они проехали мимо бронзовых львов, украшавших мост Хедива Исмаил-паши; в водах Нила отражались красные и золотые огни речных барж. На горизонте, подобно крыльям бабочек, трепетали паруса фелук [63].

Еще когда они садились в такси, мимо проехал армейский грузовик. При виде девушек сидевшие в кузове солдаты разразились восторженными воплями, замахали руками, стали делать неприличные жесты.

– Я терпеть их не могу, – процедила сквозь зубы Янина, вцепившись пальцами в вечернюю сумочку. В бледно-зеленом вечернем платье она напоминала молодую королеву. – Зачем мне все это?

Такси везло их по каирским улицам, наполненным трескучей музыкой. По тротуарам шли мужчины в белых джеллабах, часто с фонарем в руке. Иногда между домов открывался вид на Нил, где возле берега кое-где плавали туши мертвых ослов.

– Фу! – Янина скривилась и зажала нос. – Какой ужас!

– Ничего ты не понимаешь, – пошутила Арлетта. – Ведь это священные воды Нила.

Саба громко засмеялась. Еще утром она пребывала в глубокой депрессии и вся жизнь казалась ей роковой ошибкой. А теперь она с восторгом ехала в восхитительном платье по кривым улицам огромного, странного города навстречу новым впечатлениям.

За городом их взорам открылись новые картины – большие, богатые дома среди деревьев; старик, спокойно сидящий у костра; худая лошадь, терпеливо ждущая хозяина; стайка уличных мальчишек. Самир, чья жена убиралась у них по утрам, уже говорил им про ужасный неурожай этого года, катастрофический для деревни. И все-таки при виде этих случайных сцен возникало впечатление обычной, мирной и спокойной жизни, которая течет тут много веков и не иссякнет, несмотря на войну в пустыне.