Чарльз Буковски: Первая красотка в городе

один парень запрыгнул в кузов у меня за спиной, а другой начал швырять в меня эти окорока, я их ловил и перекидывал тому, что сзади, он поворачивался и забрасывал их в кузов, окорока прилетали быстро БЫСТРО, тяжелые, и каждый новый тяжелее прежнего. едва я избавлялся от одного, в воздухе уже свистел следующий, я понимал — меня пытаются сломать. скоро я уже потел — потел так, будто все краны развинтили, спина болела, запястья болели, руки ныли, все ныло, а дохлая энергия истощилась до последней невозможной унции. я еле-еле видел, едва мог собраться и поймать хотя бы еще один окорок, а потом кинуть его дальше, хоть еще один да кинуть. меня всего забрызгало кровью, в руки все время прилетал мягкий, мертвый, тяжелый ПЛЮХ, окорок слегка подавался, как женская задница, а я слишком обессилел, не мог даже сказать, эй, да что это с вами, НА ХЕР, такое, парни? окорока летят, а я верчусь, пригвожденный, как тот мужик на кресте, под жестяной каской, а те знай бегают себе с тачками окороков окороков окороков, и вот наконец все пустые, а я стою, покачиваюсь и соплю, всасывая желтый электрический свет. то была ночь в преисподней. что ж, мне всегда нравилась ночная работа.

давай!

меня отвели на другой склад. наверху сквозь здоровенную дыру в дальней стене — полбычка, а может, и целый бычок, да, оттуда лезли бычки целиком, точно, со всеми четырьмя ногами, и один как раз вылазил на крюке из стены, его только что зарезали, мало того, тормозит прямо надо мной, повис у меня над головой на этом крюке.

его только что убили, подумал я, только что проклятущую тварь зарезали. как они людей от бычков отличают? откуда им знать, что я не бычок?

ЛАДНО — КАЧАЙ!

качать?

во-во — ТАНЦУЙ С НИМ!

чего?

ох ты господи боже мой! ДЖОРДЖ, иди сюда!

Джордж подлез под мертвого бычка. сграбастал его. РАЗ. побежал вперед. ДВА. побежал назад. ТРИ. побежал дальше вперед. бычок завис почти параллельно земле. кто-то нажал на кнопку, и хвать. бычок захапан для всех мясников мира. захапан на потребу дуркующим сплетницам, хорошо отдохнувшим глупым домохозяйкам мира, что в 2 часа дня в халатиках сосут вывоженные красным сигареты и почти ничего уже не чувствуют.

меня засунули под следующего.

РАЗ.

ДВА.

ТРИ.

он у меня в руках, его мертвые кости против моих живых, его мертвое мясо против моего живого, и пока эти кости и эта тяжесть впивались в меня, я думал об операх Вагнера, о холодном пиве, думал о манящей пиздешке, что сидит на диванчике напротив нога на ногу, задрав юбку повыше, а у меня в руке стакан, и я медленно, но верно убалтываю ее, пробираясь в пустой разум ее тела, и тут Чарли заорал ВЕШАЙ ЕЕ В КУЗОВ!

я зашагал к грузовику. из стыда перед поражением, это мне, мальчишке, преподали еще на школьных дворах Америки, я знал, я ни за что не должен уронить тушу на землю, ибо это верный признак того, что я струсил, я не мужик, а стало быть — заслуживаю немногого, лишь презрительных ухмылок, насмешек да трепки, в Америке надо быть победителем, выхода никакого нет, надо выучиться драться ни за что, ничего не спрашивать, а кроме того, если я бычка уроню, придется его поднимать. и он испачкается. а я не хочу, чтоб он пачкался, или, скорее, они не хотят, чтоб он пачкался.

я вошел в крытый кузов.

ВЕШАЙ!

крюк в потолке оказался тупым, точь-в-точь большой палец с сорванным ногтем. зад бычка оттягиваешь назад и целишься вверх, суешь его хребтом на крюк снова и снова, а крюк не проходит. МАТЬ ТВОЮ В ЖОПУ!!! одна щетина и сало, жестко, жестко все.

ДАВАЙ! ДАВАЙ ЖЕ!

я выдавил из себя весь последний запас сил, и крюк вошел, прекрасное зрелище, диво, как крюк вонзается, бычок этот зависает сам по себе, с плеч долой, висит на потребу халатикам и бакалейным сплетням.

ШЕВЕЛИ МОСЛАМИ!

285-фунтовый негритос, наглый, резкий, четкий, убийственный, вошел в кузов, щелчком подвесил свое мясо, свысока взглянул на меня.

у нас цепочка!

лады, командир.

я вышел вперед него. меня уже поджидал следующий бычок. всякий раз, загружая его на плечи, я был уверен, что это последний, больше не справиться, но я все время повторял

еще один

один — и все

а потом

бросаю.

на

хуй.

они ведь ждут, чтоб я все бросил, я читал это по глазам, по улыбкам, когда они думали, что я не вижу. не хотелось дарить им победу. я пошел за следующим бычком. игрок до последнего вздоха, до последнего рывка некогда блиставшего игрока — я кинулся на мясо.

прошло 2 часа, и тут кто-то завопил ПЕРЕРЫВ.

я не умер. отдохну минут десять, кофейку выпью, и им меня уже отсюда не выкинуть. следом за ними я зашагал к подъехавшему обеденному киоску. я видел, как в ночи от бачка с кофе подымается пар; видел пончики, сигареты, бисквиты и сэндвичи под электролампочками.