Уильям Сароян - Случайные встречи

Подобная писанина до того чудовищна, что по-своему даже хороша, и я решил при первой возможности прочесть всю книжку. Читать скверную прозу тоже весьма поучительно для начинающего писателя. Поэтому сжигать плохие книги грех, пожалуй, еще больший, чем жечь хорошие.

Следующая книга — «Десять ночей в баре, и что я там видел» Т. С. Артура. Даже ее мне стало жалко сжечь. Авторы еще трех книг — Холл Кейн, Брэндер Мэтьюз и Эптон Синклер. Из них я прочитал лишь мистера Синклера и, хотя не пришел в восторг от его прозы, сжечь книгу все же не счел возможным: шрифт отличный и обложка красивая. По качеству оформления это у меня одна из лучших книг.

Словом, я не сжег ни единой страницы ни в одной книге и продолжал мерзнуть и писать. Время от времени я зажигал спичку — хотя бы напомнить себе, как выглядит огонь, ощутить само понятие тепла. Это мне удавалось всякий раз, когда я подносил спичку к очередной сигарете и, вместо того чтобы задуть огонек, давал ему подобраться к самым пальцам.

А ведь все очень просто: если хоть сколько-нибудь уважаешь само понятие «книга» и за что она ратует в жизни, если признаешь значение бумаги и печати, ты не можешь сжечь ни одной страницы ни одной книги. Даже если замерзаешь. Даже если сам пытаешься что-то написать. Не можешь, и точка. Слишком много от себя требуешь.

Сегодня в моей комнате такой же холод, как в тот день, когда я собирался разжечь костер из книг. И вот я сижу в холоде, непрерывно курю и стараюсь запечатлеть этот холод на бумаге, чтобы, когда в Сан-Франциско опять станет тепло, я не забыл, каково мне тут было в холода.

У меня есть проигрыватель, я завожу его, когда делаю зарядку, чтобы согреться. Так вот, если в комнате очень уж холодно, проигрыватель не работает. То ли внутри у него что-то заедает, то ли смазка замерзает и поэтому колесики не крутятся; тогда я не могу под музыку делать наклоны и махать руками. И, увы, обхожусь без музыки. Делать зарядку под джаз куда приятнее, но при такой стуже проигрыватель выходит из строя и я оказываюсь в ужасном положении. Ведь торчу я тут с восьми утра, а уже без четверти пять, и со мной творится черт-те что. Не выношу, когда день проходит впустую, а я так ничего и не сумел сказать, и столько времени ухлопал на книжки, которые даже не успел прочитать, и все пытаюсь начать рассказ, но ничего не получается. То и дело хожу взад-вперед (два шага в любую сторону — и упрешься в стенку), сгибаюсь-разгибаюсь, взбрыкиваю, размахиваю руками. Вот и все, чем я занимался целый день. Раз десять я заводил проигрыватель, проверял, не поднялась ли хоть чуть-чуть температура в комнате, но нет, проигрыватель молчит.

Я подумал: надо тебе об этом рассказать. Даже если это пустяк. Хотя глупо придавать холоду столь большое значение — подумаешь, немножко померз, но сегодня холод нечто реальное, нечто очень важное, вот я о нем и пишу. И до чего поразительно и отрадно: за целый день моя машинка ни разу не отказала. Помню, под рождество во время сильных холодов что-то в ней без конца заедало, и чем больше я ее смазывал, тем хуже работала. Никак не мог ее наладить. Оказалось, не тем маслом смазывал. А нынче, пока пишу о холоде, машинка работает безупречно, что меня поражает и радует. Как хорошо, что моя машинка, невзирая на холод, бесперебойно печатает слова, которыми я пользуюсь. Это дает мне стимул продолжать в том же духе, что бы ни произошло. И я говорю себе: раз машинка хочет работать, ты должен работать вместе с ней. Вот что это значит. А не можешь из-за холода написать приличный рассказ — пиши что-нибудь другое. Что угодно. Хоть длинное письмо. Расскажи, как ты мерзнешь. Пока дойдет по адресу, солнышко снова выглянет и согреет тебя, а письмо будет рассказывать, как ты мерзнешь. А уж если так замерз, что не можешь выжать из себя немного средней, будничной прозы, ну так, какого черта, напиши хоть что-нибудь, лишь бы правду. Опиши, как у тебя стынут пальцы на ногах или как собирался жечь книжки, чтобы согреться, но не смог на это пойти, или напиши о проигрывателе, который в холод не работает. Расскажи о пустячных мелочах в этот холодный день, когда мозг твой стынет и руки-ноги коченеют. Расскажи о том, что хотел написать, но не смог. Вот что я все время внушал себе.

С утра я выпил кофе и пришел сюда написать очень значительный рассказ. Кофе меня согрел, и сперва я не почувствовал, до чего тут холодно. Я вынул бумагу и начал в уме прикидывать, что же хочу сказать в этом своем очень значительном рассказе, который так и не будет написан, — если я что-то теряю, то уж навсегда, — в рассказе, навсегда утраченном из-за холода, что проник в меня, сковал молчанием, заставлял вскакивать со стула и делать гимнастику. Но рассказать-то о нем я ведь могу? Дать понять, каким он должен был быть. Столько-то я помню, хотя и не написал его и он безвозвратно утерян. Постараюсь дать тебе хоть какое-то понятие о том, как я пишу.