Уильям Сароян - Случайные встречи

— Ну что ж, начинай.

И стоял наготове, сжав кулаки, ждал, когда он бросится в бой, а он не бросался, он пугался, он хотел выглядеть сильным, но не хотел, чтобы ему было больно, и он смывался.

И вот скоро я снова стал вежливым, но уже понимал, какая борьба происходит в противнике, и был достаточно уверен в себе, чтобы использовать ее в своих интересах. Я уж не позволял никому унизить меня так, чтобы краска заливала мне лицо, я просто говорил:

— Ты вроде хочешь помериться силами, что ж, я готов.

Год или два спустя уже никого — ни мальчишек, ни взрослых — не вводило в заблуждение мое стремление к вежливости. Мне не приходилось изображать хулигана, которому жаль времени на такую ерунду, как приветливость и доброжелательность.

Конечно, я тут кое-что приврал, и в свою пользу, потому что и по сей день я предпочитаю промолчать и обойти стороной то, что кажется мне бессмысленным, бесполезным. Не испытывай ненависти — просто не замечай. Не убий — живи и давай жить другим.

В четырех кварталах от моей четырехкомнатной квартиры на улице Тебу, в доме номер четыре на углу улицы Шатодэн, есть маленькое квадратное помещение, сапожная мастерская, и стоит она рядом с отелем, кажется, под названием «Балтик». Как утверждает один парень, который отказался от службы в армии по политическим соображениям и за это проявление храбрости провел кое-какое время в тюрьме где- то в Штатах, в 1944 году отель был еще и борделем; он там остановился со своей молодой женой на медовый месяц, и сразу же им бросилось в глаза, что по коридорам без конца снуют мужчины, особенно от десяти утра до двух часов дня, особенно на первом и втором этажах (в Штатах они считаются соответственно вторым и третьим).

Так вот, в этой маленькой сапожной мастерской с высоким потолком и с крутой винтообразной металлической лестницей, которая вела в подвал точно такой же формы и такого же размера, что и мастерская, жила огромная коричневая сова.

Птица свободно летала по помещению и, хотя порой дверь на улицу оставалась открытой, никогда не вылетала.

Я не собираюсь рассказывать, почему да отчего, просто я, хотя в общих чертах, знаю эту историю о сове и о том, как она обосновалась в мастерской.

Лет восемь назад однажды утром милая дама, жившая неподалеку от мастерской, принесла туда двух беспомощных, еле живых совят, которых она привезла из деревни.

Она спросила у сапожника, разбирается ли он в этих птицах.

Нет, ответил он. Он посоветовал ей отогреть их и покормить. А она в свою очередь попросила его оставить одного птенца у себя.

Он согласился.

Так и прожила у него сова все восемь лет. Так и привязалась к нему сова, а он — к ней.

Его жена умерла, сын и дочь выросли и обзавелись своими домами.

Сапожник — на год или два моложе меня, ему — шестьдесят один или шестьдесят два. Он армянин, уроженец Гултика, города, что у подножия гор, где стоит Битлис. Когда он был совсем мальчишкой, его родители переехали в Антакью (так теперь называется Антиохия, где останавливался святой Павел во время своих миссионерских путешествий).

Этот человек по имени Ованес Шогикян ростом был на дюйм или два меньше пяти футов, но сложения крепкого. В молодости он был чемпионом по штанге и борьбе, у него сохранилось множество фотографий, подтверждающих это.

Короче говоря, он не просто сапожник, хотя он в самом деле шьет ботинки — целиком шьет сам и за сорок лет ни разу не надел ботинок, сделанных чужими руками.

Во-первых, он ими торгует и ему нравится работать на самого себя — а ведь в наши дни никто не делает себе обувь на заказ, чтобы она была по ноге, была точь-в-точь по ноге, как влитая. Во-вторых, у него маленькая и широкая ступня, и раньше, когда он еще не умел сам шить обувь, ему ни разу не удавалось подобрать подходящую пару. В готовой обуви всегда что-нибудь не так, и носить ее трудно. А когда он в башмаках, сшитых собственными руками, ему удобно, ноги как дома, а в своей мастерской он как дома. К нему частенько заглядывают любители природы, чтобы поболтать о сове и о зеленой птице, что живет у него уже тридцать лет.

— Когти у нее не в порядке, цепляться не может, — говорит он о зеленой птице. — Ничего, лет тридцать еще проживет, иногда они и до восьмидесяти живут.

Где он вычитал это, не знаю, не копался же он в справочниках.

Без посторонней помощи и инструкций он давным-давно установил, что сове для нормального пищеварения необходимо немного меха или перьев. И все эти годы он кормит сову сырой говядиной, нарезанной тонкими ломтиками, сердцем цыпленка, мышами — он покупает их у соседей, те звонят ему по телефону, как только обнаружат в мышеловке жертву.