Франсиско Голдман - Скажи ее имя

Несчастный случай — мать и отец смерти: твоей, затем почти что моей. Две первые томограммы показали пятно крови у меня в мозгу. Если пятно увеличится, что означает кровоизлияние, то вы можете умереть, сэр. Две темные точки на горизонте, одна растет, а вторая — что ж, мы не узнаем до следующей томограммы.

Уже появились указатели на Керетаро и платное шоссе. Мой мобильный зазвонил. Это был помощник организатора. Это вы? Он поморгал фарами. Да! Я снова постучался в кабину водителя, предупредил его и от души поблагодарил. Автобус затормозил и остановился на обочине. Стыковка челнока со станцией в открытом космосе. Двери открылись, внутрь хлынул свежий воздух, я соскользнул со ступени, вдохнув запахи полыни, навоза и бензина под первыми звездами, зажегшимися на фиолетовом, лишенном гравитации небе. Черный внедорожник затормозил позади нас в торжественной пелене разлетающейся гальки, пассажирская дверь распахнулась и из нее вылетела Аура с моим паспортом в руках, только что я был потерян — и вот я найден, эта ее смешная, слегка деревянная походка на негнущихся ногах, будто балерина убегает со сцены, объятия на краю шоссе: ах, Франсиско, в чем дело? Ты не хочешь на мне жениться? Франсиско, держись, пожалуйста, подальше от баров и этих своих друзей-кокаинщиков, хорошо? Обещаю! Спасенный жених забрался назад в автобус, размахивая паспортом, и пассажиры разразились аплодисментами. «Да здравствует Мексика, козлы!»

Я открыл глаза и увидел Гус — Августу, мою первую жену, сидевшую на стуле рядом со мной в палате интенсивной терапии. Мы поженились, когда ей было двадцать, а мне двадцать четыре, она вливалась в жизнь Коламбии, продавая студентам кокаин в пабе «Кеннонс». На втором году семейной жизни я уехал работать журналистом в Центральную Америку, собственно, это стало концом наших отношений. Теперь она была моим ближайшим другом, ближе, чем любой мой родственник. В приемном покое я дал врачам ее телефон, хотя совершенно этого не помнил, и они позвонили в пять утра. Ей не удалось поспать и трех часов — она была еще слегка пьяна. Муж привез ее сюда из Бруклина, а сам вернулся домой досыпать. Под ее мутными голубыми глазами появились мешки, а каштановые волосы растрепались. Отделение интенсивной терапии было переполнено, для больницы Святого Винсента новогодняя ночь была почти самой загруженной в году — после Дня всех святых. По одну сторону от меня лежал крепкий мужик, говоривший с восточноевропейским акцентом: он провалился в витрину магазина, крупные осколки глубоко впились ему в спину, руки и бедра. Его девушка рыдала, уткнувшись лицом в ладони, а он безостановочно орал на нее, чтобы замолчала. С другой стороны расположился длинный тощий трансвестит с размытыми голубыми тенями на глазах, у него был южный акцент; он пытался покончить с собой, наглотавшись таблеток. Ему стало лучше, и он не затыкался. Трансвестит принялся рассказывать историю своей жизни, стоило мне очнуться: как он в тринадцать сбежал из дому и приехал в Нью-Йорк. Он любил переодеваться в женщину, и когда сообщил Гус, что она похожа на лесбиянку, она послала его на хер. Вся моя голова была покрыта запекшейся кровью, а из левого уха по-прежнему текло. Гус орала на пробегавших мимо сестер, чтобы они обработали меня, а те отвечали, что у них есть более срочные пациенты. Я спросил у Гус, что со мной произошло, она сказала, что никто точно не знает. То ли кто-то напал на меня с железной трубой или молотком, то ли меня сбила машина, и я ударился головой. В общем, меня нашли на улице, лежащим без сознания. Мое ухо будто размололи в мясорубке, но самая опасная рана оказалась на затылке. Еще у меня было сломано три ребра. Гус сказала, что полиция интересовалась, есть ли у меня враги.

Враги? Я призадумался. Несчастный случай — отец и мать смерти, а еще бесстыдной мелодрамы. Ты рассказала им про дядю и мать Ауры? — спросил я полушутя. Было немыслимо предположить, что Леопольдо нанял кого-то проследить за мной от бара на Ладлоу-стрит до Вест-Виллидж. В следующий раз я проснулся уже в другом месте, меня выкатили в коридор. Гус все еще была со мной. Я велел ей идти домой, но она сказала, что останется, пока меня не переведут в палату, не обработают и не перевяжут мне ухо. Меня скоро снова повезут на томографию. Мне придется задержаться в больнице, даже несмотря на то что у меня больше нет страховки.

Что там с моим ухом? Оно останется изуродованным?

Прости, но выглядит оно неважно.