Франсиско Голдман - Скажи ее имя

Я встретила инструктора.

Я не знаю, почему на меня так разозлилась Фрида.

Я чувствую себя блохой, никто не обращает на меня внимания, мне хочется заплакать. Чувствовать себя блохой унизительно, и мне очень больно. Я все время слышу усмешки моей идеальной сестрички, получающей одни только похвалы, поздравления и любовь, и мое сердце разрывается на кусочки. Наверное, такова жизнь, просто одним людям дано больше других.

Как ненормальная играла в компьютер, переделала домик Барби, смотрела телевизор, читала, навела порядок на столе.

Поступить в среднюю школу было очень тяжело.

Но есть кое-что похуже — наши с мамой отношения.

Я не могу ее больше выносить. Если она не интересуется мной, то почему я должна интересоваться ей?

Советы, как не стать такой мерзкой сукой, как моя мама:

1) не мешайте своим детям;

2) не орите на них;

3) делайте каждый их день незабываемым, чтобы они никогда не узнали, что такое скука.

Я полная кретинка. Ничего не замечаю и наскучила даже себе самой, я ненавижу себя! Мне очень нужен кто-нибудь, кому я смогу высказать все это, кого смогу обнимать часто и крепко. Но я смотрю вокруг и никого не нахожу.

Дорогой дневник,

мамы нет, я одна, так что могу делать что захочу, мама запретила мне выходить, но мне наплевать, я все равно встречусь с тем парнем на мотоцикле, и он действительно очень быстро ездит.

Я еду с ним, и он высаживает меня не там, где нужно, я голодна, поэтому иду в магазин и сую в карман пару шоколадных батончиков, продавец это замечает, я выбегаю из магазина, но он ловит меня за плечо и отбирает шоколад, в следующий раз буду воровать осторожнее.

Затем я пошла на этот жуткий рынок и наткнулась на Луиса, который угостил меня виски, поначалу оно показалось мне крепким, но я привыкла. Около 10:40 я решила идти домой, как раз вовремя, чтобы обмануть маму.

На завтрак были яйца, но есть не хотелось, мне вполне хватило виски. Потом пришлось проводить маму на работу, и пока она думает, что я сижу тут, за одним из многочисленных столов, я спускаюсь вниз к автомату с газировкой. Нахожу автомат и аккуратно, чтобы никто не заметил, шарахаю по нему и вытаскиваю банку. М-м-м, вкусненько. Потом поднимаюсь наверх, а мама так и не знает, что я сегодня делала.

Возможно, Аура подозревала, что мать сует нос в ее дневники, или же эта последняя запись была ее фантазией. Хотя кто знает. К тому времени Аура уже начала тусоваться в Копилько со старшими ребятами, и, по ее собственным словам, некоторые ее проделки не сильно отличались от этой.

Мы с Хуанитой так и не смогли сесть и обговорить раздел имущества Ауры; мы просто не затрагивали эту тему. Я был готов отдать практически все, что ей захотелось бы, и уж точно детские дневники дочери. Мне позвонил кузен Хуаниты и потребовал компьютер Ауры, но я отказал, и не только потому, что его купил я, а потому, что очень многое на его жестком диске принадлежало нам обоим или было частью наших отношений: фотографии, музыка, свадебный сайт, тексты, над которыми мы вместе работали; на нем были сохранено все, что писала Аура. Вместо этого я пошел к мастеру и заплатил за то, чтобы он скопировал на диски все содержимое компьютера, за исключением, по совету юристов, ее электронной почты. Но примерно через месяц после смерти Ауры я получил письмо от адвоката Хуаниты — юриста из университета, одного из коллег Леопольдо: у меня было два дня, чтобы освободить квартиру в Эскандоне, где мы с Аурой жили. Вообще-то письмо предназначалось даже не мне, а одному из моих нью-йоркских друзей, юристу, приезжавшему на нашу свадьбу и присутствовавшему на похоронах. Хуанита и ее поверенный, видимо, полагали, что он мой адвокат, но он, хоть таковым и не являлся, помог мне найти другого в Мексике. Очевидно, у них не было законного права столь стремительно выселить меня, овдовевшего мужа, хотя юридически квартира принадлежала Хуаните, но у меня не было ни сил, ни желания сопротивляться. Не потому, что я их боялся. Я бежал от необходимости столкнуться со всей мощью их ненависти и обвинений. Я забрал из квартиры все. Должно быть, это удивило Хуаниту. Вероятно, она думала, что я оставлю большую часть вещей Ауры, включая тот старый кофр, в котором она хранила детские дневники, наряду со школьными тетрадями и другим барахлом. С собой в Бруклин я увез и диски с содержимым ее компьютера.

Я оставил в квартире только одну вещь — книгу политических афоризмов Леопольдо, подписанную в дар Ауре. Я положил открытую книгу на пол обложкой вверх и с силой наступил на нее, так, чтобы оставить четкий отпечаток подошвы, а затем закинул ее в гору мусора. Еще я оставил нашу дешевую мебель, включая сосновый обеденный стол с плотницкого базара в Тлялпане, школьные сочинения Ауры и аккуратную стопку старых семейных фотографий; а также конверт с серебряным браслетом, принадлежавшим в детстве Хуаните, с ее именем, выгравированным на маленькой бляшке, и запиской о том, что этот браслет был на Ауре в тот последний день на берегу.