Артур Кестлер - Воры в ночи. Хроника одного эксперимента

Он прошел за Бауманом в комнату, освещенную свечами. Лицом к двери сидели двое, между ними стоял пустой стул. При входе Баумана они поднялись и откозыряли. Вдоль стены по стойке смирно стояли еще несколько человек. Это были молодые люди в возрасте от двадцати до тридцати лет, все, похоже, принадлежавшие к образованному слою общества: молодые люди из хороших семей: внимательные, сдержанные лица, хорошие прически и несколько подчеркнутая вежливость, свойственная посетителям офицерских столовых. Бауман представил Джозефа как «гостя», не называя имени и не вдаваясь в объяснения. Ему пожимали руку без улыбок, но учтиво. Затем Бауман сел на свободный стул, двое других последовали его примеру. Тот, что оказался справа, был в очках без оправы, с нервным интеллигентным лицом. Элегантный, высокий мужчина слева от Баумана выглядел, как профессиональный игрок. Стол был покрыт шелковым бело-голубым национальным флагом. На нем лежала старая пергаментная карта страны. Справа от карты — Библия в кожаном переплете, слева — револьвер. Пять голубых свечей горели в меноре, эмблеме Маккавеев.

— Давайте начнем, — сказал Бауман. Он единственный из присутствовавших держался естественно и непринужденно. Джозеф стал вместе с другими молодыми людьми у стены. Он сообразил, что они были младшими офицерами, а Бауман и двое других за столом принадлежали к командованию. В комнате царила напряженная тишина, как бы усугублявшаяся мерцанием свечей.

Бауман назвал подпольное прозвище первого кандидата и подал знак офицеру открыть дверь. Тот отдал приказ часовому в коридоре. Часовой повторил кличку, в комнату вошел парень лет семнадцати, дверь за ним тут же закрылась. Он отдал честь, сделал три шага вперед и остановился перед столом. Как видно, он заранее знал, что надо делать, и не колебался. Голубоглазый, со светлыми прямыми волосами, он был похож на школьника, из тех, кого сверстники зовут «деточкой» и кто на это очень обижается. Сейчас юноша был буквально в трансе. Стоя по стойке смирно, он несколько секунд смотрел широко открытыми глазами на пламя свечи, затем взгляд его, как зачарованный, остановился на револьвере.

— Поцелуй Библию и дотронься до оружия, — приказал Бауман, вставая вместе с двумя другими из-за стола. Мальчик выполнил приказанное. В тишине был слышен влажный звук его губ, коснувшихся кожаного переплета.

— А теперь повторяй за мной, — сказал Бауман. — «Именем Всемогущего, который вывел Израиль из египетского рабства…»

— «Именем…», — повторил мальчик мечтательным голосом, глядя, сдвинув брови, на пламя свечи.

— «…не успокоиться, пока нация не возродится в свободное и независимое государство в своих исторических границах от Дана до Беер-Шевы».

— «…от Дана до Беер-Шевы».

— «Безоговорочно повиноваться вышестоящим командирам…»

— «…командирам».

— «Не выдавать ничего из доверенного мне ни под угрозой, ни под пыткой; переносить страдания молча».

— «…молча».

Свечи мерцали. Было слышно дыхание мальчика. Как будто в забытьи повторил он последние слова клятвы:

— «Если я забуду тебя, Иерусалим…»

— «Если я забуду тебя, Иерусалим…»

— «…пока моя душа в теле».

— «…в теле. Аминь».

Целую минуту Бауман молчал, и все стояли смирно. В напряженном молчании чувствовалось, что этот момент западает в душу мальчика навсегда. Каждым нервом Джозеф ощущал желание крикнуть: «Остановитесь, что вы делаете с ребенком!» Он пытался вызвать в памяти обезображенное лицо Дины в открытом гробу, но это не помогало. Он не чувствовал никакой связи между ее лицом и происходящим сейчас. Нет нам прощения, — думал он, — ибо мы знаем, что творим.

Но тут же ответил себе: и не будет нам прощения, если мы этого не совершим.

— Вольно, — сказал Бауман.

Мальчик повернулся как автомат и вышел из комнаты.

Позже, прощаясь в коридоре, Бауман спросил:

— Ну, что ты об этом думаешь?

— Не завидую тебе. Я предпочел бы подчиняться, а не командовать.

— Кто бы не предпочел?

Малярийная желтизна его щек проступила сильнее, хотя, возможно, так только казалось в бледном свете керосиновой лампы.

Неопределенности, касающейся будущего страны, был положен конец 17 мая. В этот день Британское правительство опубликовало манифест, имевший целью привести к окончательному урегулированию палестинской проблемы и известный как «Белая Книга».