Виктория Беляева - Корпорация

И какая-то новая, удивительно теплая улыбка тронула Настины губы.

А ведь, пожалуй, красавица, подумал Малышев. Приодеть бы, так не хуже кукулиных всяких выглядела бы… Ну, «приодевать» он, разумеется, не будет, не в его это правилах… Но подбросить бы чего-нибудь на честную бедность не мешает. Хотя, такая ведь и не возьмет…

– Глядите. – сказала вдруг Настя, и глазами лукаво повела, – Официант похож на тапира…

На кого, на кого?… Малышев не нашел в памяти соответствующей картинки, но, обернувшись по направлению Настиного взгляда, и увидев грустного вислоносого официанта, тут же и вспомнил. Хм, а ведь правда, похож… Сколько раз он тут бывал, и лицо официанта примелькалось уже – а не замечал этого карикатурного сходства…

– А вон та дама похожа на пони, – принял он игру.

Невысокая коренастая женщина с низкой челкой как раз направлялась к соседнему столику. Пони и есть…

– А у меня в детстве собака была, дворняжка, – поделилась Настя, – Похожая на Романа Карцева. Такие же глаза, и брови, и нос…

– А у меня собаки не было, не разрешали заводить. А мне хотелось…

И разговор потек, потек сам собой, по прихотливому руслу случайных ассоциаций. О детских играх в «штандер-вандер» и именинных пирогах, о выпускном вечере и лихих студенческих гулянках, о том, что давно пора уже снести на Тверской безобразную коробку «Интуриста» и о том, какого невозможного ужаса понастроили на Поклонной горе, о песнях Гребенщикова и романах Аксенова, о сырах и дорожных «пробках», о созвездиях и лужах, о «Битлах», о тайфунах, о Питере, о говорящих попугаях, о королях и капусте…

…И когда в сумерках сверкающий эскорт Малышева подъехал к грязноватой пятиэтажке в Перово, и Настя растерялась, стоя у крылечка, Малышев попросил разрешения как-нибудь пригласить ее снова – поужинать… поболтать… прогуляться просто…

– С удовольствием! – и она снова протянула ему детскую свою ладошку.

Малышев же вернулся в кожаное нутро автомобиля и тяжело вздохнул. «Продинамила его девица» – подумал водитель с горечью, ожидая от шефа немедленных негативных эмоций. Но шеф неожиданно мирным голосом попросил:

– Включи-ка музычку… И давай в Озерки…

В зеркале заднего вида отразился малышевский фейс – задумчивый и, в общем, вполне довольный.

Полуторачасовое интервью опустошило его. Последовавшие за ним встречи – с экспортером СГК Березниковым и губернатором Пермской области Смоловым, совещание по «Уральским моторам» и телефонные переговоры с вице-президентом ЕБРР прошли как в тумане. Он устал, и к половине двенадцатого, когда автомобиль привез его к крыльцу собственного дома, ему хотелось одного: спать.

В доме, однако, творилось что-то странное. Еще снаружи он заметил, что нигде не горит электричество – странный мерцающий свет, далекий и неяркий, колебался в узких окнах холла, просвечивал легкие занавески столовой. Окно Любашкиной комнаты было темно – а обычно в такое время она запиралась у себя с книжкой…

Источник непонятного мерцания обнаружился уже в прихожей. Свечи. Прямо на полу они выставлены были дорожкой, и дорожка эта, не сворачивая, привела Старцева в столовую. Из-за стола, накрытого на две персоны (серебро и свечи, свечи, свечи), навстречу Старцеву поднялась Женщина.

Сверкающее платье распутного багряного цвета не одевало, но раздевало Женщину. Алые совершенно, коротко и неровно остриженные волосы роковым образом свивались в «завлекушку» на лбу, а на темечке торчали перьями. Рот Женщины был кроваво-красным, а страшно накрашенные глаза черными провалами уходили к висам.

Не меньше тридцати секунд понадобилось Старцеву, чтобы распознать в окровавленной валькирии хозяйку дома, его жену и мать его детей.

– Гы… – выговорил, наконец, Старцев, и губы его самым дурацким образом поползли в стороны, – Анюша, класс… повернись-ка… класс!… Мы едем на маскарад?… А ты чего ж не предупредила-то?…

Углы напомаженного рта вдруг опустились. Растерянным и тревожным стал взгляд.

– Да нет, – попытался уверить Старцев, – Мне нравится, правда!… Очень смешно… хотя, волосы зря остригла…

Но вместо того, чтобы заулыбаться мужниным похвалам, валькирия вдруг всхлипнула, потом еще раз – и метнулась из столовой вон, к лестнице, и быстро застучали по лестнице вверх высоченные каблуки, и вот уже на втором этаже зло и громко хлопнула дверь.

Улыбка сползла с лица Олега Андреевича. Он бросил, наконец, портфель, который до сих пор держал в руке. Свечи, значит. Накрытый на двоих стол. Бутылка Dom Perignon в ведерке со льдом. Сверху не доносилось ни звука – детей, значит, дома нет. Ох, дурак, дурак…