Сергей Кузнецов - Калейдоскоп. Расходные материалы

Он закрывает глаза и думает: кто бы мне сказал, когда мы познакомились, что столько вместе проживем! Двое детей, общий дом, общая жизнь… а поначалу казалось – всего лишь развлекаемся, ну, молодо-зелено, выпить-переспать, все такое. Кто бы мне сказал, что эта оторва будет такой хорошей матерью! И ничего не осталось – ни пьяных танцев на столе, ни звонков в шесть утра, ни прочих юных безобразий, когда-то милых, но совершенно неуместных для взрослой женщины, матери двоих детей.

Наверно, у нее внутри до сих пор прячется та сумасшедшая девчонка… но как ее разыщешь теперь? Вот и выходит: я люблю совсем не ту женщину, что полюбил когда-то, думает он, но засыпает прежде, чем успевает понять, печалит его потеря старой любви или радует обретение новой.

Джейн двадцать шесть лет. Глаза – как у девочек в японских мультиках. Кожа бледная, как обезжиренное молоко, – если забыть про светлые пятнышки веснушек. Густые рыжие волосы в распущенном виде едва доходят до плеч, но об этом мало кто знает: обычно они собраны в строгую прическу со множеством шпилек и заколок. Искусственно-алый цвет накрашенных губ. Невысокий каблук. Приталенный черный жакет с большими пуговицами. Черная прямая юбка до середины бедра, в опасной близости к мини. Узорчатые черные чулки – легкий игривый намек, точь-в-точь как у Кейт Мосс в последнем Vogue .

С соседнего стола кивает Бетти Уайт – крашеная блондинка, такая же худосочная, тоже вся в черном:

– Ты как?

Джейн пожимает плечами:

– Нормально.

– Как все прошло?

Светлые, почти невидимые брови взлетают, серые радужки закатываются под верхние веки. Мол, что тут говорить, ты сама как думаешь?

Джейн включает компьютер, открывает Excel и начинает сверять цифры. Что им обещал отдел статистики в прошлом году? А что выходит на самом деле? В конце той недели отчет должен быть на столе у босса. Придется задержаться сегодня – и так пропустила два дня, небось в субботу тоже придется сюда переться. Как все не вовремя!

С мамой всегда так.

Как и просила Марго Харт, ее пепел развеяли над океаном на западной оконечности Корнуолла. Питер не смог поехать – не удалось перенести дежурство в больнице, – и Джейн одна стояла на площадке кирпичного маяка вместе с мамиными подругами. Она немного злилась на Питера и старалась не слушать, что говорит тетя Рита, но слова, знакомые с детства, все равно проникали прямо в мозг: мир и любовь, женское освобождение, последнее путешествие, Серебристая Гавань… Джейн держалась молодцом, только судорожно дернулась, когда тетя Рита, высыпав мамин пепел в серый, с белесыми прожилками пены, океан, прошептала дрожащим голосом: «Да примет Великая Мать твою душу!» – дернулась скорее от отвращения, чем от горя.

Усопшую помянули на крыльце отеля, знававшего лучшие времена где-то в прошлом веке. Тетя Рита свернула косяк толщиной со здоровенную сардельку, и Джейн поежилась, ожидая комментария про фаллическую форму и про то, что покойная любила хороший хер, – но обошлось.

Джейн давно не курила – повело с первой же затяжки. Пришла в себя только в купе лондонского поезда – от голоса тети Риты, зазвучавшего резко, будто включили звук в молчавшем телевизоре:

– …То, что современные анархисты называют Временными Автономными Зонами. И мне, Джейн, кажется, они неправы в одном: это вовсе не обязательно такая штука, типа пиратской республики Мадагаскара, Фиуме или Парижской Коммуны. Любой уникальный момент пространства-времени – это Автономная Зона. Слово «Временная» можно выкинуть, никакого времени нет, это еще Эйнштейн доказал, не говоря уже о докторе Хоффмане. Есть такой кусок вечности, Автономная Зона посреди безбрежного универсума, и она сохраняется навсегда. Не только пока я об этом помню, но даже когда я умру, когда умрут все, кто помнит твою маму молодой, – эта зона, где мы с ней молодые гуляем по веселому Лондону, останется навсегда. Понимаешь?

Рита рассмеялась, и ее крупное тело заколыхалось в такт смеху.

Джейн кивнула и прикрыла глаза.

Лет тридцать назад Марго Харт звали принцессой Марго – она была слишком юна для королевы, – а тетю Риту, юную Риту Грей-Темпл, звали милой Ритой, lovely Rita – само собой, в честь песни «Битлз». Они были неразлучными подружками, принцесса в короне из полевых цветов на светлой головке и милая Рита, жгучая брюнетка с густо подведенными глазами. Две звездочки свингующего Лондона, две юные феи, девочки-обманщицы, проказницы и баловницы.