Сергей Кузнецов - Калейдоскоп. Расходные материалы

А его друзья, искатели северо-западных проходов, соратники по ночным хаотическим блужданиям? Что сталось с ними? Найдем ли мы в музеях их картины, а в учебниках – имена? Или в конце концов Париж оскудел и перестал каждые десять лет выплевывать новое поколение гениальных художников?

Вифредо заказывает еще один пол-литровый графин вина, допивает в четыре приема. За окнами – или внутри черепной коробки? – нарастает знакомый гул Парижа. Вифредо кривит губы, морщит нос и, нагнувшись к бармену, спрашивает:

– Я здесь бывал лет пять назад, не помнишь? Нас пятеро было, негр из Америки, немец, румын и француз. Не помнишь?

– Пять лет? – переспрашивает бармен. – Большой срок. А ты-то где пропадал?

Вифредо не слышит его:

– И еще девчонка, совсем молодая. Такая худая, с короткой стрижкой. Может, хоть ее помнишь?

– Разве упомнишь всех девчонок, которые были молодые пять лет назад?

– Ее звали Анастасия, Асия. Русская.

Бармен замирает, словно задумавшись.

– Вроде была одна такая, но пару лет как уехала из Парижа. Не то в Китай, не то в Россию.

– В Россию?

– А может, и на Кубу. – Бармен забирает пустой графин и протягивает руку за мелочью. – Ты, парень, не задерживайся: комендантский час на носу.

– Комендантский час?

– Комендантский час, а как же. И не думай, что тебя не касается: в темноте сам черт не разберет, араб ты или метис. В участке потом будешь доказывать, хреном необрезанным трясти.

Вифредо выходит в сырой туман. Комендантский час, надо же. Похоже, он опять заблудился – на этот раз во времени. Какой год-то на дворе? 1942? 1944? Сейчас из тусклых сумерек появится немецкий патруль, шнель, шнель, хенде хох , добро пожаловать в одну компанию к родителям твоей Асии! Кирпичная стена, белесая мгла вместо воздуха, вспышки выстрелов… еще один иностранец пал смертью храбрых за la belle France. Вечная память героям! Спи спокойно, ты будешь отомщен: после Победы слабых на передок парижанок обреют налысо.

– Слушай, Серега, – ерничает Толстый, – а ты сам – не кубинец? Высокий, смуглый, с бородой.

– Я донской казак! – бурчит Сергей. – А что смуглый, так мы же с юга.

– А я-то думал, у нас здесь свой вива-фидель завелся!

– Иди ты!

Как они выбрались из «Восточного ресторана», никто уже не помнит. Слава Богу, не расколошматили легендарное зеркало в вестибюле – Сергей почти вошел в него, но Рыжий с Витькой удержали. Очкарик все это время втирал им про хатха-йогу, индуизм и Блаватскую, а Толстый пытался втянуть всех в спор о сравнительных достоинствах Фолкнера и Хемингуэя.

(перебивает)

Когда мне было лет двадцать, я прочитал «Праздник, который всегда с тобой». Был потрясен. Особо запомнилась мысль, что настоящий писатель должен голодать. Я хотел быть писателем и решил последовать совету Хемингуэя.

Несколько дней я съедал по два-три куска хлеба. Был очень собой горд. Заодно и деньги экономил.

Потом я пришел в гости к одному старому еврею, физику-ракетчику. Он жил вдвоем с женой в большой генеральской квартире. Был, кажется, единственный штатский на весь дом.

Жена накрыла на стол. Поставила салаты, селедку под шубой. Принесла запотевший графинчик.

Мы выпили с хозяином по рюмке. Он предложил закусить, и я сказал, что не ем. Голодаю, потому что хочу быть писателем, как Хемингуэй.

– Я тоже в молодости голодал, – кивнул старый физик. – Когда из Гомеля в Москву приехал. Допоздна в библиотеке сидел, а потом шел пешком через весь город в общежитие. Как сейчас помню: иду по трамвайным путям – и так есть хочется! Аж живот сводит.

Мне стало стыдно. Я тут же положил себе полную тарелку оливье и решил, что рецепт Хемингуэя не годится для России.

Если повезло родиться в сытое время – не надо выпендриваться.

Это было в середине восьмидесятых – так что потом мне довелось голодать безо всякого Хемингуэя.

Потом, конечно, никто не мог вспомнить, кому первому пришла в голову идея «сыграть в Париж». Во всяком случае, Сергей до конца жизни был уверен, что именно он втянул новых друзей в эту авантюру.

– Мир, – якобы объяснял он, – состоит из тонкой материи. Силой нашего сознания мы можем ее порвать – или трансформировать! Нас здесь пятеро, мы молоды и сильны, – тут Сергей пошатнулся: он занимался боксом и был ростом под два метра, но, видать, ленинградская водка оказалась слишком крепкой. – Да, молоды и сильны! У нас есть город – и есть карта. Если мы совместим их, то силой нашего сознания сможем на эту ночь превратить Питер – в Париж.