Михаил Веллер - Ноль часов

— А ты чего рожи корчишь?! — взорвался он.

Мужчина оглянулся на Шурку, как на союзника в чужой крепости — послал понимающий взгляд.

— Хорошо, — сказал он. — Я готов пойти навстречу. Я принимаю предварительные условия, и в любой момент готов к конкретным переговорам, только дайте знать. Единственное, о чем я прошу: сейчас у меня физически нет всей суммы. Деньги вложены в дело, откат верный. Я прошу предоставить мне отсрочку еще на три дня. Потом можете включать счетчик, слать пацанов — я отвечаю.

Ольховский откинулся в кресле и раздул ноздри. Шурка понял, что подвергнут кастрации, протянут на лине под килем и на том же лине, с которого еще капает, повешен на нок-рее. Он дернулся всеми суставами, как паяц, через которого пропустили электрический разряд. Командир прохрипел невнятное и тяжелым движением век показал, что принимает информацию к сведению и не исключает возможность договориться.

— Все, что у меня есть сию минуту, — это тридцать тысяч наличными… и еще кое-что в счет уплаты. Вы согласитесь взять?

Щурка отчаянно артикулировал, тараща глаза ромбами.

— К-ха, — сказал Ольховский. — К-хе.

— Допустим, — сказал он.

— Означает ли ваше «допустим», что вас устраивает мое предложение?

Шурка, бешено соображая, кивал с риском стряхнуть голову с позвоночного столба, шея трещала и рассыпалась от тряски.

— В том случае, если все остается без всяких последствий, — как бы на ощупь перешел Ольховский на казуистику гостя, когда говорилось все, и при этом ничего не называлось. «Ох нелегко разбираться по понятиям», — безуспешно пытался соображать он.

— Разумеется! — облегченно расцвел мужчина. И обернулся к Шурке: — Позови моего пацана из катера, пожалуйста.

Пацан, привязав катер к штормтрапу, пришел со своим саквояжем. Он молча поставил саквояж у ног хозяина и отступил, заняв место по чину рядом с Шуркой.

Мужчина открыл саквояж и вынул сигарную коробку. Поставил на стол перед Ольховским:

— Прошу вас, Петр Ильич.

Каперанг открыл розоватый кедровый ящичек с изящным золотым тиснением и латунным замочком. Внутри лежали три пачки по десять тысяч долларов.

— Это все? — без всякого выражения спросил он.

— Вы разрешите закурить?

Произошел ритуал закуривания по достижении договоренности. Мужчина достал «Давидофф», Ольховский — хранимую для представительства пачку «Мальборо». Каждый из подчиненных сделал два шага вперед и щелкнул зажигалкой под сигаретой начальства: пацан — «Ронсоном», Шурка — разовой штамповкой. В глазах мужчины что-то промелькнуло.

Две струи дыма были выпущены с глубоким облегченным выдохом.

— Итак? — промолвил Ольховский с восхитившей Шурку холодностью.

— Я сказал, что сию минуту больше нет, и вы согласились, при условии, что в счет части суммы я сдам товар. Так?

— Ну-с.

Мужчина запустил руку в саквояж и извлек оттуда вороненый смазанный маузер с длинным двухсотмиллиметровым стволом.

— Испанские. «Астра». Фирма хорошая. Рыночная цена — у нас до полутора. Вы согласны по этой цене зачесть одиннадцать штук?

Ольховский посмаковал взглядом маузер, потер один глаз, словно тот натрудился больше другого или увидел нечто не вызывающее доверия, и отдулся.

— Вы бы еще берданки предложили, — со светским укором вздохнул он.

— Можете взглянуть на год изготовления — новье. Безотказность, пробивная сила — вне конкуренции, патроны — без проблем, от ТТ.

— По одной, — скупо отвесил Ольховский.

— Что ж, — с ноткой горечи согласился мужчина, — где-то они могут стоить дешевле. Одиннадцать — за пятнадцать тысяч: согласны?

— А патроны? — поинтересовался Ольховский, поражаясь своему вхождению в роль, которой он не знал и сейчас.

— Конечно. По полета на ствол. Не китайские, а польские, это хорошее качество. Витек!

Пацан Витек выдвинулся, левой рукой поднял саквояж и, держа на весу, правой в ряд разложил вдоль стола одиннадцать маузеров. Перед центром этого арсенального строя, бликующего лосненым воронением, он построил штабелек из одиннадцати белых коробочек: по пятьдесят патронов 7,62 в каждой. Указанный на маузерах калибр 7,63 был им адекватен.

— Слонобои, — сказал мужчина. — Жалоб не поступало.

Необязательные уже по завершении сделки его слова воспринимались как премия в довесок.

Пацан позволил себе улыбнуться. Мужчина поднялся и протянул руку:

— Значит, по рукам.

— Простите, — сказал Ольховский, — руку подать не могу.