Владимир Колотенко - Хромосома Христа, или Эликсир бессмертия

Ни один мускул не дрогнул на его лице. Меня уже толкали сзади, и мне пришла в голову поспешная мысль, что ДНК Ленина легко, так сказать, натурализовать, оживить в каком-нибудь мощном биополе, скажем, биополе ростка пшеницы. Или яйца черепахи, или красного перца. Это был знак судьбы. Я вышел из Мавзолея, наискосок пересек Красную холодную площадь и зашел в ГУМ, чтобы спрятаться от ветра. Через минуту я уже звонил своему знакомому биохимику.

– У тебя есть кто-нибудь в Ленинской лаборатории?

Секунду трубка молчала, затем биохимик спросил:

– У Збарского что ли?

– Да.

– Да все они наши, я их…

У меня заныло под ложечкой.

– Я еду к тебе, – прокричал я в трубку.

У меня было желание выпить чего-нибудь горячего, но я даже не стал ждать в очереди. Первый раз в жизни мне захотелось поверить в осуществление своей мечты. Я понимал, что на пути встанут тысячи трудностей, но вера в возможное чудо отметала все мои сомнения. Я готов был стереть с лица земли каждого, кто встанет на моем пути.

– Выведи меня на кого-нибудь из Ленинской кухни, – попросил я знакомого бородатого парня в очках, с кем мы когда-то обменялись телефонами на вечеринке у Ирузяна. Я не помнил даже, как его зовут. Илья (я взглянул на визитку), ни о чем не спрашивая, тут же позвонил. Никто не брал трубку.

– Они на месте, – успокоил меня Илья, – перезвоним через три минуты.

Прошло целых пять, я то и дело поглядывал на часы, Илья возился со своими пробирками, мы обменялись короткими ничего не значащими фразами (Как дела?.. Терпимо…) и Илья снова набрал номер.

– Привет, – сказал он в трубку, и у меня чаще забилось сердце.

Через час я был в лаборатории, сотрудники которой всю свою сознательную жизнь отдавали во власть смерти. Все их профессиональные усилия были направлены на то, чтобы смерть держала себя в известных пределах и не позволяла себе ничего лишнего. Задача была непостижимо трудной и сравнимой с превращением свинца в золото, но ответственной и благородной. Алхимики современности! И плата за труд была высокой.

Меня встретили прекрасно и вскоре мы уже пили кофе и шептались с Эриком в уютном уголочке. Мы вспомнили всех наших общих знакомых, Кобзона и Кио, Стаса и Аленкова, Ирину и Вита, Салямона, Баренбойма и Симоняна, и, конечно же, Жору, поговорили о Моне Лизе и Маркесе, Эрик был без ума от Фриша, а Генри Миллер его умилял.

– Слушай, а как тебе нравится Эрнест Неизвестный? Ты видел его надгробный памятник Хрущеву?

Я видел. Мы обменялись впечатлениями еще по каким-то поводам, Солженицын-де, слишком откровенен в своем «Красном колесе», а у Пастернака в его «Докторе», мол, ничего крамольного нет. То да се…

Помолчали.

– Мне нужен Ленин, – затем просто сказал я.

Эрик смотрел в окно. Где-то звякнул, упав на кафельный пол, по всей вероятности, пинцет или скальпель, что-то металлическое, затем пробили часы на противоположной стене. Казалось и стены прислушиваются к моему голосу. Эрик молчал, я смотрел на чашечку с кофе, пальцы мои не дрожали (еще бы!), шло время. Я не смотрел на Эрика, повернул голову и тоже смотрел в окно, затем поднес чашечку к губам и сделал глоток.

– Что? – наконец спросил Эрик.

Видимо, за Лениным сюда приходили не редко, возможно, от настоящего вождя уже ничего не осталось, его растащили по всей стране, по миру, по кусочку, по клеточке, как растаскивают Эйфелеву или Пизанскую башню, или Колизей…

– Хоть что, – сказал я, – хоть волосок, хоть обломок ногтя…

– Все гоняются за мозгом, за сердцем. Зачем?

Я стал рассказывать легенду о научной необходимости изучения тела вождя, безбожно вря и на ходу придумывая причины столь важных исследований…

– Стоп, – сказал Эрик, – всю эту галиматью рассказывай своим академикам. Я могу предложить что-нибудь из внутренних органов, скажем, пищевод, кишку…

– Хоть крайнюю плоть, – сказал я.

Эрик улыбнулся.

– Идем, выберешь, – сказал он.

– Сколько? – спросил я.

Эрик встал и, ничего не ответив, зацокал по кафельному полу своими звонкими каблуками. Мы вошли в анатомический музей: привычно воняло формалином, на полках стояли стеклянные сосуды с прозрачной жидкостью, в которых, как в витрине магазина, был расфасован наш Ленин.

Все это он? – спросил я.

Знаешь, – сказал Эрик, – мой шеф Юра Денисов…

Юрка?!. – воскликнул я, – Юрка Никольский?!.

Эрик вопросительно взглянул на меня.

– Ты его знаешь?

– Хм! – хмыкнул я. – Мы же с ним…

Я безбожно врал! Никакого Юрия Денисова-Никольского я, конечно, не знал. Краем уха я слышал о том, что он является, кажется, замдиректора «Мавзолейной группы», еще где-то читал, что Ленина в свое время бальзамировали Борис Збарский (потом его посадили) с Воробьевым, а затем это знаменитое тело поддерживали в нужной кондиции и Сергей Мордашов, и Сергей Дыбов или Дебов. Лопухин, Жеребцов, Михайлов, Хомутов, Голубев, Ребров, Василевский… Затем Могилевский или Могильский. Я стал Эрику перечислять всех, кого мог вспомнить, он только смотрел на меня и молчал. Странно, но я помнил все эти фамилии. В конце концов я назвал и эту: «Денисов-Никольский».