Владимир Колотенко - Хромосома Христа, или Эликсир бессмертия

Каждый из нас пытался в этот первый тост внести и свой звук, свою лепту, свое желание участвовать в этом первом слове, которое по желанию Жоры неожиданно выпало на долю Лесика. Он переводил взгляд с одного на другого, выслушивая и поддакивая, давая каждому возможность участвовать в этом первом, по праву самом значительном, может быть даже, пророческом тосте.

– Да, – только и слышалось, – да, да…

Взгляд его блуждал по нашим головам, он слушал нас, но не слышал.

– Да.

Он искал слова, которые могут вместить и выразить все наши мысли.

– Да.

Он ни разу не кивнул в знак согласия с говорившим. На его лице аристократа маской сердечной приветливости и простоты застыла полуулыбка неприкаянного. Когда тишина наконец пришла, Лесик выждал еще минуту (вдруг кто-то не успел все сказать), теперь и тишина заждалась, и мы услышали его покашливание. Потом он сказал просто, что вот, мол, мы все сделали для себя свое открытие, открыли себя в себе, нашли там в самом себе то самое главное, ради чего все эти годы жили и ждали. Ему не нужно было одевать свои мысли в изящные и высокопарные слова. Он сказал просто:

– Сегодня мы открываем новую эру!..

Никто не проронил ни звука, все знали, что так оно и есть. Мы настолько были уверены в успехе, что давно свыклись с мыслью о новой точке отсчета на циферблате истории. Мы не просто надеялись на успех, мы прожили его в мыслях час за часом, минута за минутой, пробежались с ним рядом, прощупали каждое зернышко, каждый его высверк, переспали с ним и крепко ухватили его за хвост.

– Никто не может упрекнуть меня в неискренности моих слов и моего знания каждого из вас. Ведь вы доверяете мне и моим профессиональным качествам. Мир науки легко обмануть, его можно убедить, усыпить, профанировать… Вас обмануть – невозможно.

Я не знал, зачем он так упирает на искренность и поет нам дифирамбы. Я думаю, среди нас не найдется ни одного, кого бы можно было уличить в неискренности. Жора, Юра, я, Ната, Тамара, Юля, Стае, Вит – все мы впряжены в телегу перемен, и с абсолютно чистыми намерениями и помыслами тянем каждый свою лямку в попытке стащить Небо на Землю. И Ушков с нами! Это факт! Как же он без нас? Да весь мир с нами, весь люд, как только узнает, куда мы едем, тотчас спешит к нам приклеиться, прилепиться, впрыгнуть в наш воз, хоть на подножку.

Успеть на наш плот. В наш ковчег. Все. Все-все-все… Об Ане и говорить нечего. А Нана с Ютой! Наши зодчие. И Шут, и Шут… Даже султан, предоставивший в наше распоряжение лучшие свои апартаменты и, уверовав в нашу идею, бросившийся было распиливать Джомолунгму на глыбы, был искренне рад своим участием в нашем проекте. Мою уверенность мог поколебать только Вит, который неожиданно встал и, взяв Лесика за рукав, чтобы тот помолчал, вдруг сказал:

– Я обращаюсь ко всем и взываю к вашему здравому смыслу…

Вит понимал, что пришло время «Ч». Что еще день-два и наш маховик будет запущен, и что львиная доля тех денег, которые льются сквозь его пальцы, навсегда оставит его. Он не мог с этим смириться.

– …я поражен вашим недомыслием, вашей ослиной упрямостью, даже тупостью… Это же чи-истой воды ааа-вантюра!

– Вит, – перебил его Жора, – ты меня утомляешь. Сядь.

Лесик так и стоял с бокалом шампанского в руке.

– Тут среди вас есть хоть один нормальный?

Вит обвел всех своим рачьим взглядом и хотел еще что-то сказать, но Жора снова перебил его:

– Я, – мягко сказал он, – я – нормальный.

Здесь надо заметить, что Жора давно уже признан предметом, так сказать, изучения многих наук, в том числе психологии и психиатрии. Являясь любимцем немногих незаурядных умов, выпрыгнувшим из заезженной колеи повседневных забот, он вполне отдавал отчет своим мыслям и действиям, ну никак не втискивающимся в прокрустово ложе общепринятых норм. Многие просто не принимали его увлеченности наукой, не понимали каскада его колючих замечаний и шуток, этого вихря пытливого и бескорыстного азарта так фонтанирующе щедрого на всякие выдумки и придумки и на умилительные экстравагантности. Холодный, правильный снобизм академической науки вздыбился и взъежился на Жору, укоряя его в распутстве духа. Это только веселило его.

– Я, – повторил Жора, теперь тыча себя в грудь указательным пальцем, – я – нормальный. Вот, Вит, смотри!..

Нашла, что называется, коса на камень.

В таких случаях Вит не выбирал лестных слов, ни с кем не считался, становясь наглым, циничным, неустрашимым, неистовым. Никакой стыд не мог его остановить. Да что стыд – мир переставал для него существовать. Иногда его неуступчивость нас бесила. Он даже не посмотрел на Жору.