Владимир Колотенко - Хромосома Христа, или Эликсир бессмертия

– It's о key! – сказал он.

– It's о key! – сказал я.

Теперь мы только улыбались.

– И все же, – спросил он, – скажите, вы и вправду верите?..

– Yes! Of course! [21]Sans doute! [22]. Если бы я в это не верил, Аня бы не стала Вас беспокоить.

Улыбка теперь не сходила с лица принца.

– Анна не может беспокоить, – успокоил он меня, – она может только радовать и волновать.

Альберт так смотрел на Аню, что у меня закралось подозрение, не любовница ли и она этого всевселенского ловеласа и жениха. Мне даже показалось, что они перемигнулись.

Было сказано еще несколько ничего не значащих фраз из светского этикета. Принц бросил едва заметный и как бы ничего не значащий короткий взгляд на часы, и не дав им возможности лишний раз напомнить об участии в решении мировых проблем своими ударами, по-спортивному легко встал с кресла.

– Я расскажу о нашем разговоре отцу, – сказал принц, – вы пришлите нам свои предложения. Затем на чистом немецком, как бы говоря сам с собой, добавил: – es ist eine alte Geschichte, doch bleibt sie immer neu [23].

Он взял из письменного прибора визитку и протянул ее мне, а для Ани с нарочито изящной небрежностью вытащил из вазы целую охапку длинностебельных кроваво-красных роз.

– Это тебе.

– Ах!..

Дождавшись от нее внезапно распахнувшихся в восторге удивительно-удивленных серых глаз, вдруг вспыхнувшего румянца и обворожительной благодарной улыбки, он подошел к книжной полке, взял туристский справочник «Монако» (точно такой лежал у меня в кейсе) и что-то быстро написал наискосок на открытой странице.

– Буду рад видеть вас здесь, – вручая его, сказал он.

Мы раскланялись и скрепили наш новый союз крепким дружеским рукопожатием. Затем он еще раз извинился и ушел. И едва за ним закрылась массивная белая в золоте дверь, тотчас раздался бой высоких напольных часов. Это нас не смутило, и я не отказался от удовольствия осмотреть дворец. Аня, оказалось, хорошо знала его достопримечательности и с удовольствием согласилась снова быть моим гидом.

В коллекции более семисот картин.

Я ходил, слушал ее и думал, что даже эта каменная кладка, так искусно осуществленная генуэзцами еще в начале тринадцатого века, вряд ли устоит перед созидательной силой моих Пирамид. Разговор с принцем не выходил у меня из головы. Чем черт не шутит! Когда для меня вдруг открылось, что здесь же, совсем рядом, в двух шагах от нас находится музей Наполеона, который хранит многочисленные свидетельства, связанные с историей рода и династией Гримальди, я не мог не уговорить Аню посетить его, несмотря на позднее время.

– Может, все-таки завтра? – спросила Аня.

При каждом удобном случае мы с Аней занимались любовью в любых самых невероятных условиях. Эта жадная жажда жизни проявлялась на каждом шагу!

– Ты не представляешь, – призналась она, – сколько лет я ждала этой минуты…

Я порывался было спросить про все эти длинные годы…

– Ни о чем не спрашивай, – закрывала она мне рот ладошкой, – лучше не спрашивай.

Я и не спрашивал.

– Знаешь, как я соскучилась здесь по родному славянскому духу, по широкой открытой душе, по крепкому русскому телу… Тебе трудно это понять. Но все они, все, эти французики и английцы, и америкашки, и япошки, да все подряд, весь этот вражий мир… У них все чужое!

Мы словно гнались за утерянным счастьем, настигая его на каждом повороте, на каждой одинокой скамье, под каждым одиноким деревом, на парапете моста и в морской воде, и в спальне, и на остывшем ночном песке, везде, где оно, наше счастье, настигнутое нашими горячими телами, предоставляло нам возможность искупить друг перед другом вину и мою слепоту.

Я был сражен ее жадностью, ее ненасытностью, я был выпит ею до дна, выхолощен до края.

– Я так счастлива, счастлива… Я уже хочу, сейчас, здесь…

Я старался, как мог, и все же чувствовал себя не вполне раскованно. Для меня было не совсем привычно выискивать среди дня укромные места, чтобы не быть застигнутыми врасплох каким-нибудь ротозеем.

– Будь проще, – сказала мне Аня, – секс – это ось, на которую нанизано все человечество, все живое. Здесь все к этому относятся, как к лечению. К тому же, это лучшее из лекарств, которые я знаю.

– Мы же не просто занимаемся сексом, – буркнул я, – мы ведь с тобой…

– Просто, – просто сказала Аня, – просто и непросто. Вот так.

– Я слышал, что секс – это последнее прибежище мужчины, чувствующего свое бессилие.

– По тебе этого не скажешь.

Мне льстило такое признание.