Роман Сенчин - Любовь, или Не такие, как все (сборник)

Матрешенька рассказала, что в Картошкином доме живет племя комаров с человеческими лицами и ручками. На сотню обыкновенных комаров обязательно попадается один такой. Тот, кому повезет поймать в ладонь это волшебное насекомое, узнает от него всю правду.

– О ком? – в страшном волнении выдохнула Аля.

– Об себе и об любых людях, – объяснила Матрешенька, неверно поставив ударение в двух последних словах. – Слухай тонко, как писчит, и услышишь.

Алин одноклассник Толик принес из дома отцовский бинокль. Дети полчаса скармливали себя комарам в надежде услышать пророчества. Потом Лика не выдержала и расплакалась.

– Ты наврала! – заорал на Матрешеньку Толик, яростно расчесывая зудящие руки. – Ты наврала, нет говорящих комаров!

– А это что? – спокойно сказала карлица и показала крепко зажатый кулачок.

– Покажи!

Толик пригнулся с биноклем к Матрешенькиной ладони, с которой комар тут же взлетел, как с аэродрома.

– Эх ты, – укорила Матрешенька. – Я-то ловила-старалася, а ты упустил!

– Я успел, – пробормотал виноватый Толик, – я успел увидеть, какое у него лицо…

– Какое? – выкрикнули сразу несколько голосов.

– Кажется, человечье…

– А хотите, скажу, чье у него было лицо? – вдруг загадочно усмехнулась Матрешенька.

– Ну чье, чье?!

– Дяденьки того, что в машине разбился, – прошептала она.

Детей будто ветром сдуло. Больше никто, кроме Али, не смел приблизиться к ужасному овощехранилищу, да и она старалась обходить его как можно дальше. Но не было другой дороги к дому Матрешеньки, стоящему на самом отшибе, а Але нравилось бывать у нее в гостях.

Карлица жила с бабушкой, не по годам резвой старухой, бегавшей в деревне по подружкам.

– О-хо-хо, всего-то за семьдесят имям, совсем девчонки ишшо, а на ноги ленивы, – осуждала подруг бабка, собираясь в дорогу с гладко выструганной клюкой и объемистой сумкой. – Ну, вы тут покукуйте сами, чаю попейте, вот токась свежий заварила со зверобойником…

Дряхлый домик был похож на своих жиличек. Он, наверное, был ровесником бабушки и, как она, охал-покряхтывал. Единственное широкое окно светилось празднично и доверчиво. Время в избенке будто шло-шло, да и остановилось. Опрятные половички покрывали крашенные суриком щелястые половицы. Над столом блестела медная кухонная утварь, и белым лебедем выплывала из середины комнаты нарядная печь. Только деревянную икону в углу так засидели мухи, что лик святого еле угадывался.

– Почему вы с иконы грязь не смываете? – поинтересовалась Аля и получила резонный ответ:

– Мухи на святого садятся и сами святые делаются. Нельзя отмывать.

Матрешенька могла ответить на любой вопрос, хотя никогда не училась в школе. Аля спрашивала:

– Матреш, а чем долганы отличаются от русских, татар и якутов?

Карлица размышляла несколько секунд.

– Они долгие, потому – долганы. Телом долгие и жизнем, до ста лет живут.

– А мандавошки?

– Ну, эти-то – слова. Есть красивые слова – солнце, небо, котенок, а эти – плохие, вредные, я их и сказать боюся. И ты не говори.

– Разве котенок – красивое слово?

– А нешто – нет? Ты же котенков любишь? Ну вот. То, что любишь, – все красивое.

Алю притягивали к Матрешеньке не только ее ошеломительные знания и жгучее любопытство к ее внешней непохожести на прочих людей – главным было то, что карлица рисовала, как никто из Алиных знакомых. На полке над Матрешенькиной детской кроваткой возвышалась внушительная стопка альбомов с рисунками цветными карандашами и акварелью. В них помещались размышления и переживания художницы. Аля любила рассматривать рисунки и слушать, как Матрешенька их объясняет.

– Кто это? – Аля показывала на изображение головастой матрешки, рядом с которой ступеньками спускались еще три. Последняя, правда, выпадала из серии – с пропорционально сложенным телом и славным лицом, в котором чудесным образом угадывалась сплюснутая до нормальных размеров физиономия Матрешеньки.

– Это я.

Вовсе не из-за имени она ощущала себя матрешкой. В каждом воплощении прятался свой секрет: одна матрешка умела притворяться, вторая знала язык вещей, третья видела недоступное другим… Последняя не-матрешка была подлинной, настоящей Матрешенькой.

– Правда – не то, что ты видишь, а то, что есть, – пояснила карлица. – Я нарисовала правду.

По ее словам выходило, что где-то далеко существуют разные миры, и один из них, самый красивый и добрый, – Матрешенькин. Там она и должна была родиться. Но по ошибке ангелов, разносящих младенцев по разным мирам, Матрешенька родилась на этой земле, исказившей ее тело в глазах остальных людей, как в кривом зеркале.