Герд Фукс - Час ноль

Ханна рассказала Доротее о своем посещении, она говорила со все более глубоким, удивительным пониманием происходящего и вдруг осознала, что повествует о человеке, которого по-настоящему любила. То было чувство, не нуждавшееся в словах. Тем более нельзя было представить себе, чтобы она когда-нибудь выдала это чувство, даже если бы отец погиб на войне. А теперь вот она говорила о своей любви к этому человеку, просто так, болтала обо всем.

И вдруг она увидела того человека, которого любила, в реальном его существовании, человека, устроенного именно так, а не иначе, немножко даже ограниченного, человека, которого можно было сравнивать с другим. А до сих пор никаким сравнениям он не поддавался. Ее любовь и предмет ее любви отошли друг от друга, и она все отчетливее видела разрыв между этим человеком и своей любовью, и ей казалось, что любовь эта оторвана от жизни, что она словно была символом чего-то иного, того, что связано было с ее детством, с юностью, с неосуществленными мечтами и уже совсем мало с этим человеком.

Прогуливаясь однажды с Доротеей, Ханна познакомилась с Кранцем. Мост через Шафбах чуть ниже военного склада вермахта провалился весной под американским танком, и его заменили временными мостками. Вначале им бросился в глаза портфель, стоявший на перилах. С любопытством глянули они вниз, и в тот же миг из-под моста показалось лицо Кранца. В полном недоумении они взглянули друг на друга и одновременно рассмеялись.

— Подайте-ка мне из портфеля карманный фонарик, — попросил Кранц.

Ханна раскрыла портфель, помедлила, а потом решительно сунула внутрь руку, ища фонарик. Нашла, теперь можно было двигаться дальше. Но они дождались, перегнувшись через перила, пока Кранц не показался снова, и вернулись в деревню вместе с ним.

— А почему, собственно, мы пошли назад? — воскликнула Доротея Фабрициус, когда Кранц наконец распрощался. — Мы ведь собирались прогуляться.

— И в самом деле, — удивилась Ханна.

— Это ты сразу пошла за ним, — сказала Доротея.

— Я? Почему я? — воскликнула Ханна.

— Да, ты, — сказала Доротея. — Это ты сразу же пошла за ним. Мне пришлось чуть ли не бежать, чтоб догнать вас.

Ханна посмотрела на нее недоверчиво.

— И знаешь, вы разговаривали только друг с другом. Я не могла вставить ни единого слова.

— Да ты не в своем уме!

Глаза у Доротеи блестели.

— И вообще, для прогулки сейчас уже поздно, — решительно объявила Ханна.

Доротея Фабрициус, помимо личных достоинств, имела в глазах Ханны Баум еще одно: она согласилась преподавать в школе, и Леа Грунд поручила ей даже временное руководство учебным заведением. С недавних пор Ханна выслушивала ее рассказы о прошедших педагогических советах не без интереса. Точнее, с тех самых пор, как Доротея ворвалась к ней в комнату, плюхнулась на стул и выпалила:

— Ну вот, опять двадцать пять!

Ханна, ничего не понимая, переспросила:

— Да что же, что опять?

— Я влюбилась. Но он из той породы мужчин, которым я совсем не нравлюсь, — воскликнула Доротея. — Зато они всегда нравились мне. И этот новенький именно такой. Он серьезный, симпатичный, так и хочется его расцеловать. Зовут его Хаупт.

— Вот как? — пробормотала Ханна.

— Все мои прежние были слишком уж разбитные, — продолжала Доротея Фабрициус. — Настоящие бабники. У них водились деньги, им вечно было некогда. Но мне-то никогда эти разбитные не нравились. Ты-то меня понимаешь?

Если уж быть совсем точным, то Кранц даже приходился Ханне каким-то родственником. Его мать тоже была урожденная Фетцер. И смахивал он сильно на Фетцеров. Черные курчавые волосы, черные глаза и кожа оливкового оттенка. Впрочем, между ее матерью и всей остальной родней Фетцеров пролегла пропасть. Они для нее не существовали, и у кого доставало ума, тот вообще не упоминал при ней этой фамилии. Но порой Ханна вдруг отдавала себе отчет, что старая Феттель, жившая напротив, на другой стороне улицы, приходится ей теткой, что она сестра ее матери.

Когда Кранц улыбнулся ей из-под моста, она успела разглядеть его зубы. Без изъяна, крупные, сверкающие белизной.

В ноябре, только пошли первые туманы, умер отец Ханны. Ее поразило, сколько людей пришло на похороны и какой длинной оказалась траурная процессия, когда гроб из церкви несли на кладбище, — кто только не пожимал ей руку. Уже у могилы. В деревне, очевидно, было много людей, которые его любили. Туман рассеялся, и, когда они подошли к церкви, показалось солнце, был мягкий, теплый осенний день, еще раз заставивший заиграть всеми красками поблекшую от дождей листву. Она попыталась взять мать под руку, но та отвела ее руку незаметным, но твердым движением. Гертруда Баум шла гордо, выпрямившись, неприступная для окружающих. Ханна любила отца, и теперь она понимала за что. Он был как освещенное окно среди холода и темноты. Тепло человеческой руки. Он научил ее относиться к людям по-доброму.