Герд Фукс - Час ноль

— О мое бедное дитя!

После рождества в деревне вдруг появилось множество солдат, пленных, угнанных из разных стран, раненых. Спешно начали строить укрепления, каждый день пролетали штурмовики, и всем было ясно, что долго война уже не продлится. По прибытии председателя земельного суда фон Лобовица с супругой вернулась фрау Байсер. Никто ее об этом не просил. Она просто пришла со своей хозяйственной сумкой, достала оттуда рабочий халат, косынку и стоптанные туфли, а потом приступила к делу. И раз фрау Байсер снова была в доме, Шарлотта Хаупт опять начала играть. С того ноябрьского вечера, когда ей пришлось сбрасывать брикеты в подвал, она к роялю не подходила. Зато теперь она играла только вальсы. Беспрерывно, одни только вальсы.

И еще она начала приглашать к себе причетника Пельца. Дети бегали за ним по пятам. Он играл только за шнапс, и чем больше напивался, тем лучше играл. Как-то раз его видели у окна со спущенными брюками. Пальцы у него были толстые, словно колбаски, и без костей, кончики — загнутые кверху, квадратные. Музыка давалась ему легко. Он достигал любого желаемого эффекта. Порой люди бывали по-настоящему потрясены, а он спускался с верхней галереи, даже не понимая толком, что с ними.

Вот его-то и приглашала Шарлотта Хаупт. Она играла с ним в четыре руки. А тетя Бетти танцевала вокруг них по комнате. Давно уже не слышно было от нее о стройных и молодцеватых лейтенантах, поэтому она танцевала одна, красивая, элегантная тетя Бетти, с яркими и всегда словно расширенными от испуга глазами.

Вернувшись из Берлина, она неделями не покидала своей комнаты. Но когда Шарлотта начала играть вальсы, она стала проявлять интерес к разместившемуся в деревне гарнизону. Не к низшим чипам, разумеется, те были еще совсем детьми, но к младшим офицерам — штабс-фельдфебелям, казначеям, старым прожженным воякам. Она приглашала их в дом, те в свою очередь заботились о шнапсе, а Пельц и Шарлотта Хаупт играли на рояле; позже к их компании примкнул — ну кто бы мог подумать такое — председатель земельного суда фон Лобовиц с двумя связистками.

Встреча нового, тысяча девятьсот сорок пятого, года осталась у всех в памяти. Штабс-фельдфебелю пришла в голову потрясающая идея — он приказал нагрузить и привезти в дом гору полевой почты, которая валялась на вокзале. Доставить ее адресатам было невозможно. Компания провела ночь, вскрывая и читая вслух солдатские и офицерские письма. «Дорогой муженек, у меня все в порядке, надеюсь, что и у тебя тоже».

Они приплясывали, увязая по щиколотку в шпагате, упаковочной бумаге и рождественском печенье. А главным заводилой был председатель земельного суда фон Лобовиц со своими связистками.

Эразмус Хаупт к тому времени уже выехал. Он поселился у Байсеров. Первой, чей час пробил, оказалась тетя Бетти. Было раннее утро четырнадцатого марта, она возвращалась от двух знакомых штабс-фельдфебелей. И угодила точно под артиллерийский снаряд. Следующим стал председатель земельного суда фон Лобовиц. В привокзальной пивной он неосторожно спросил, какая разница между осквернителем расы и погубителем расы. Спустя четверть часа он висел на дереве там же на площади, и на груди у него болталась табличка; «А я шутник».

На бабулю Лотхен наткнулись день спустя после прихода американцев — она лежала в подвале, зарывшись в груду одеял.

— Что здесь творится? — спрашивала бабуля Лотхен. — Что же все-таки здесь творится?

Американская санитарная машина отвезла ее в Трир, в монастырь урсулинок.

Фройляйн Штайн просто осталась в своей мансарде. Там ее и нашел американский сержант.

— Good morning, sir [14] Доброе утро, сэр ( англ .). , — сказала фройляйн Штайн.

Шарлотта Хаупт еще за две недели до этого изыскала возможность уехать вместе с Пельцем на попутной машине в Вельшбиллиг. Там жила сестра Пельца.

Байсеры, как и многие в деревне, пережидали последнюю неделю на горе в лесу. Эразмус Хаупт отказался Уйти вместе с ними. Когда они вернулись, он исчез.

Хаупту редко доводилось прежде бывать «на горе», как называли местные жители Верхнюю деревню. Здесь были такие переулки, узкие проходы, тропки и закоулки, каких он никогда в жизни не видывал. Водостоки домов обрывались прямо над дверьми, встречались соломенные крыши. Пронзительные крики и вопли облаком висели над этой частью деревни. Местный диалект был ужасен, да еще пересыпан словечками воровского жаргона. В зависимости от того, кто был собеседником, жители деревни то увеличивали, то уменьшали количество тарабарских вкраплений. Словно приподнимая или опуская занавес над своей повседневной жизнью. Среди беспорядочно теснившихся сараев, садиков и покосившихся заборов носились стайки детей. Их маленькие бледные лица казались Хаупту какими-то плоскими, болезненными, к тому же дерзкими и бессовестными, они словно требовали от него чего-то, и он никак не мог понять, чего именно.