Раймон Кено - Упражнения в стиле

В 1925 году он получает два университетских диплома: по истории философии и по социологии. Затем проводит два года в армии и участвует в военных действиях в Марокко вместе с героем еще одного частично автобиографического романа, «Одилия». Вернувшись с войны, оба они отходят от сюрреализма (их отталкивает одно и то же: отношение сюрреалистов к политике, морали и, конечно, интеллектуальной деятельности) и уходят в философию и математику. Если в Ролане Трави легко прочитывается сам Кено, то в остальных персонажах угадывается его сюрреалистическое окружение: Англарес — Андре Бретон, Саксель — Луи Арагон, Вашоль — Бенжамен Пере, Шенви — Поль Элюар, Эдуар Сальтон — Тристан Тцара. Отдаляясь от ортодоксальных сюрреалистов, Кено сближается с группой «диссидентов с улицы Дюшато», которую составляют братья Превер, Ив Танги и Марсель Дюамель. Как пишет последний, начинается «эпоха, когда никто из нас не думал ни о чем другом, кроме продления невероятно приятного состояния свободы». Кено все еще вечный студент и эпизодический преподаватель французского языка американским «туристам-гангстерам»; он уже работает в Национальном комитете ценных бумаг и векселей, но продолжает много читать.

В 1928 году он женится на Жанине Кан, сестре первой жены Бретона, а через год окончательно расходится с Бретоном по «сугубо личным», как он часто повторяет, и отнюдь не «идеологическим» причинам. В 1930 году выходит коллективный памфлет «Труп» с яростным текстом Кено «Деде», направленным против тоталитарных методов «Папы» сюрреализма («Андре Бретон / сунул палец себе в ж..у [и] подписал пакт с дьяволом»). В «Одилии» Кено-Трави заявляет: «Если бы я продолжал все, как и раньше, это превратилось бы в любовный роман» [70]. Другими словами, оставаясь близок сюрреалистам, он был бы вынужден выбрать фиктивность, литературную условность. Путешествие в Грецию открывает глаза персонажу Ролану Трави и его создателю Кено: с этого момента они оба ощущают в себе «зерно» свободной и духовной жизни, начинают отличать жизнь от литературы. Они взрослеют, «путы разорваны, иллюзии рассеяны, больше нет страха перед болезнью» [71]. В 1930 году Кено напишет в поэтическом сборнике «Рассекать волны»: «Я слово конец напишу, как заходят в порт. / Но этот конец всего лишь начало. / Я не брошу стихи на волю волны за борт. / Я приму их и разберу по порядку». Парадоксально, что Кено помещает эту стихотворную декларацию грядущего Начала в конце книги. Читатель вынужден снова обращаться к первой странице. Так начиная с первых литературных опытов уже заявлена тема цикличности, которая будет преследовать Кено всю жизнь. Но тогда, в тридцатые годы, более значимым остается выход из секты Англареса и «освобождение» от сюрреалистических уз. Многие тексты (например, «Символизм солнца» и «Отец и сын», задуманные как части единого проекта «Энциклопедия неточных наук», так и не нашедшего издателя), опубликованные романы «Репейник» (1933), «Последние дни» (1936), «Одилия» (1937) и самое автобиографичное произведение, стихотворный роман «Дуб и собака» (1937), полемизируют с сюрреализмом, доходя порой до ироничной и яростной критики в адрес «дьявольского наваждения». Вспоминая о своих друзьях того периода, Жорж Батай отмечает, что «в 1929 году никто не знал ничего о Превере и почти ничего о Кено. Им обоим было необходимо выйти , чтобы оказаться в состоянии творить» [72]. Разрыв с Бретоном и детством, литературная независимость, избавление от дьявольского начала, которое позднее будут олицетворять персонажи «Детей Ила» Бэби Туту, Пюрпюлан и Шамбернак, и, наконец, ожидаемое метафизическое Очищение: последняя строчка романа красноречиво указывает на то, как Кено переживал этот выход: «В бассейне кровоточило освобождение» [73].

Кено признается, что чувствует себя «совершенно потерянным» и поставленным перед фактом полного отрицания всего: «больше нет ни литературы, ни антилитературы, которой являлся сюрреализм» [74]. Кено перестает писать. Вне групп остается одиночество, от которого Кено спасается в занятиях философией (он посещает лекции Анри Клода и Жака Лакана), в чтении (открытие Джойса и изучение «литературных безумцев» [75]) и в рисовании акварелей. Математика — еще одна отдушина. Но и здесь персонаж «Одилии» понимает, что «все эти годы верил в иллюзии и жил ошибочно» [76], что бесконечные и бесцельные расчеты расчетов превратили его в «неисправную вычислительную машинку». В это время Кено начинает интересоваться пиктограммами («единственное, что мне оставалось делать, — это пиктограммы, т. е. [то, что оставалось] вне или поверх письма и литературы» [77]), как если бы эта деятельность на перекрестке живописи, литературного письма, энциклопедизма и математической комбинаторики позволяла Кено обрести голос после молчания, последовавшего за разрывом. Ничего удивительного в том, что вход в литературу ассоциируется с другими голосами : психоаналитическим и мистическим. Любопытно, что начало интереса к психоанализу совпадает с началом литературной карьеры: в 1933 году был опубликован и отмечен премией «Дё Маго» первый роман Кено — «Репейник». Кено осмысливает эти события довольно неординарно, о чем свидетельствует парадоксальная запись в «Дневнике»: «неоднократно я пытался / старался / выйти из литературы / с помощью живописи / с помощью математики». Семилетний курс психоанализа окажет на Кено огромное влияние, которое писатель будет позднее отрицать с подозрительным постоянством и воодушевлением. Несмотря на иронию и сарказм поэмы «Дуб и собака», рассказывающей о психоаналитическом эксперименте, психоанализ имеет для Кено несомненное значение. Двойственная суть личности (дуб и собака — этимологически две составные части фамилии писателя), творчество, проблематика письма — все пронизано стремлением выйти , вырваться из породившего круга, все прочитывается под гнетом автобиографии. Призрак Бретона (Папы сюрреализма) еще долго бродит по текстам Кено: но если в раннем эссе «Отец и сын» автор открыто рассуждает о комплексе Эдипа и комплексе кастрации, то в последующих текстах тема дается через целую серию скрытых указаний, ссылок и намеков. Так, в романе «Каменная глотка» (1934) психоаналитическая проблематика выражается через головокружительную и трагическую историю семьи Набонидов. В этом же году Кено становится отцом, в этом же году он порывает с Батаем. Стараясь выйти из литературы, Кено в нее входит через другую дверь: начинается новый этап творческого постижения действительности. На фоне социологии и философии проявляется интерес к марксизму.