Кемаль Бильбашар - Турецкая романтическая повесть

Опять повез крестьянин свое зерно на ток. Солнышко просушило все в один день.

— Зерно чистехонько! — кричал Сейдали работающему рядом Сердеру Осману.

— Еще немного — и в амбарах у нас было бы чистехонько.

К вечеру люди вывезли хлеб на поля и всю ночь потом перелопачивали его, всю ночь с полей доносились говор, песни, смех.

С первым лучом солнца усталые люди повалились на землю там, где настиг их сон.

Ибрагим Салих размотал повязку на плече. Рана подживала. Удовлетворенно кивнув головой, он уселся среди камней, зажав между коленями немецкую винтовку системы «Маузер», которая осталась у них в доме еще со времен «войны с греками» [90] Имеется в виду национально-освободительная война турецкого народа 1919–1923 годов. . Давно уже никто не снимал ее со стены, не прикасался к трем патронам, лежавшим в коробке из-под сигарет. Сегодня впервые за долгие годы хозяйская рука бережно протерла ее.

С вершины горы, где устроился Салих, все вокруг видно как на ладони. И дорогу хорошо видно. Ибрагим Салих все поглядывал на нее, раздвигая кусты. Сейчас дорога пуста, время еще не пришло. А все-таки как бы не прозевать…

По этой дороге Мастан с Хаджи должны были сегодня ехать к источнику Кесен, который считался целебным. Мастан лечился его водой. До источника верховому час езды. Час туда, час обратно, да часа два там — значит, к обеду должны вернуться. С тех пор как они уехали, прошел час. Ждать еще долго.

Ибрагим Салих погладил крепко зажатый между коленями приклад, проверил затвор, навел прицел. Все в порядке. Повеселев, вытащил из кармана коробку с патронами и зарядил винтовку. Она действовала исправно. Надо все проверить заранее, чтобы Хаджи не осталось пути назад. Только бы рука не дрогнула! Только бы не дрогнула рука у самого лучшего стрелка Кесикбеля, который с одного выстрела бил птицу на лету. Ибрагим Салих согнул и разогнул пальцы — рука тверда.

— Ну, пусть только подъедут!..

Он опять осторожно раздвинул ветки. На дороге никого не было. Значит, план действий такой. Как только они покажутся из-за поворота и подъедут к тополям, он спускает курок и посылает в цель свою верную пулю. Не поразит цель первая пуля — есть еще вторая и третья в запасе.

«И Мастана пристрелю — пусть люди вздохнут свободно», — думал он в лихорадочном возбуждении.

Из трех патронов два он предназначил для Хаджи, один — для Мастана. А что в деревне скажут, если он убьет Мастана? Что он промахнулся — целил в Хаджи, а попал в его хозяина? Негоже ему приобретать такую славу. Пятьдесят раз он стрелял из пистолета в пачку «Енидже» [91] «Енидже» — сорт дешевых сигарет. с сорока шагов и ни разу не промахнулся.

— Ну и пусть говорят, что хотят, — решил он наконец, — зато крестьян освобожу.

Он был рад, что все решил для себя. А крестьяне… Да после этого он у них станет героем — он, отомстивший за Караахмета.

В сетке ветвей замаячила фигура всадника. Ибрагим Салих вскинул винтовку и притаился. Всадник скрылся за поворотом и вскоре вынырнул опять. Он был похож и на Хаджи и на Мастана. Вот он приблизился к тополям.

«Чужой!» — Ибрагим отложил винтовку.

Над его головой, на самой вершине, сидели два ворона, зорко оглядываясь по сторонам. Вот они взмахнули крыльями, сделали круг и опять опустились на прежнее место. Ибрагим Салих с наслаждением растянулся на сырой и холодной земле. Огромный шмель прожужжал мимо носа. Припекало солнце. Он спрятал голову в тень куста.

…Отец утром испугался.

— Зачем тебе винтовка?

— Стрельба по мишеням будет. В Узерлике — свадьба.

Не поверил старик, однако смолчал. Он никогда не перечил своему «упрямому гяуру», знал — бесполезное дело. Мать тревожить не хотелось… Жена тоже, видно, догадалась… Через пять дней приедет брат из армии.

Ибрагим Салих не заметил, как заснул. Снилось ему, будто лежит он посреди изумрудно-зеленой долины. И куда ни посмотришь — всюду хлеба в человеческий рост. Лежит он, а над головой колосья под ветерком шумят, качаются…

Спит Ибрагим Салих и не знает, что приближается тот самый миг, о котором он думал всю ночь напролет, ворочаясь с боку на бок. Кузнечик уселся на приклад винтовки, а оттуда прыгнул ему на шею. Ибрагим дернулся во сне, открыл глаза, вскочил на ноги… Ни души вокруг… Глянул на небо — солнце в зените. А вдруг уже проехали? Не может быть, он ведь проснулся оттого, что явственно услышал топот копыт. Он различил бы его и в смертном сне, цокот копыт этой рыжей лошади с белой подпалиной возле бабки. Посмотрел на дорогу. Вьется далеко облачко пыли. Сощурил глаза: