Мари-Клер Бле - Современная канадская повесть

Мы врываемся в эту палатку, еле переводя дыхание, держа ботинки в руках и поправляя сбившиеся галстуки.

— Живо всем надеть береты, без головных уборов не причащаются… Никогда не следует ронять своего достоинства…

Мы врываемся в палатку капеллана, более, чем когда-либо, веруя в силу божьей благодати именно здесь, среди меланхолического аромата цветов и клубов ладана, которым кадит нам в лицо исполняющая роль служки Югетта Пуар. А мы как бы в ответ неистово бренчим блестящими котелками, пристегнутыми к наспех затянутым поясам.

— Чуточку потише! — останавливает нас капеллан и устало машет рукой — он один с нетерпением ждет, когда же кончатся эти две недели и ему не придется больше маяться «среди такого скопища особ женского пола…». — Я, разумеется, свои обязанности выполню, хоть и не очень-то приятно иметь дело с этими маленькими чертовками.

— Не обязанности, святой отец, — перебивает его вожатая, — а свой долг. Обязанностей у нас не существует, скаутское движение зиждется на чувстве долга. Наш долг — служить богу и родине.

Ошалев от слишком ревностного исполнения этого долга, я и оттолкнуло от себя Серафину.

— Вы лучше всех лазаете по деревьям, вы всегда завоевываете своему отряду почетный вымпел на соревнованиях по бегу, поэтому я назначаю вас главной санитаркой; ваш долг — помогать бедняжкам, которые падают в обморок перед причастием…

Мы со звеньевой Бертой решительным шагом разносим бедняжек по палаткам и там окатываем их водой из графина.

— А что тут особенного, это наилучший способ привести человека в чувство, к тому же «стрелки» не должны бояться испытаний…

Расставание с лагерем превращается в слезную муку. Сбившись под деревьями захлебывающейся от рыданий стайкой, мы протягиваем друг дружке руки с поломанными ногтями, повторяя слова прощания:

— До свиданья, сестры мои, мы еще увидимся, не в этом мире, сестры мои, так в ином. Мы увидимся, сестры мои, когда-нибудь да увидимся…

А капеллан тем временем улыбается во весь рот и думает, как он сам не раз признавался нам мрачным тоном, «о своей доброй старой трубке, о своем старом друге кюре, что ждет его в городе, о своих важных делах» — вот о чем думает капеллан, расставаясь до следующего лета со «всеми этими особами женского пола, что жужжат вокруг него точно мушиный рой».

Однажды, покинув свои дальние берега, к нам собралось нагрянуть великое светило скаутского движения, что вызвало прилив небывалой активности во всех организациях нашего города.

— Вздымайте выше гордое знамя, барышни: никогда еще столь великая честь не выпадала скромным «Стрелкам»! К вам собственной персоной прибудет сама основательница нашего движения леди Топвелл! Ах, барышни, этого вам не забыть до конца дней…

Во всех отрядах сообщества — будь то «Быстрая косуля» или «Золотой лев», «Резвый кролик» или «Неустрашимый медведь», не говоря уж о «Стремительном олене», — сотни девчонок плели гирлянды из цветов и лозунгов, подлаживая свои хриплые голоса под несмолкаемый грохот военного оркестра, готового встретить леди Топвелл на вершине ее славы — эту увенчанную шлемом и обутую в сапоги даму с широченными плечами и пышным бархатным галстуком на мощной груди, украшенной несметным количеством орденов и медалей, казалось паривших вокруг нее на манер потревоженного осиного роя; подчеркнуто мужеподобная, с намеком на усики, оттенявшие верхнюю губу, она приветствовала нас с высокой трибуны, вызвав единодушный восторженный вопль бесчисленных сплоченных рядов, исходивший из самой глубины сердец, исполненных безграничного обожания столь важной и столь долгожданной гостьи. Груды роз увядали у ее толстых ног, задыхаясь, должно быть, в спертом воздухе актового зала. «Быстрые косули» и «золотые львы» возлагали на трибуну, в числе прочих почетных даров, свидетельства своей преданности скаутскому движению — стихи, написанные красными чернилами, символизирующими кровь.

Говорить по-нашему леди Топвелл не умела, и ей не оставалось ничего иного, как только окидывать растроганным взором свой придворный зверинец, чьи обитатели так преданно ей служат, да изредка восклицать взволнованным басом:

— We-e-ell… Go-o-od… Ah! We-e-ell… We-e-ell… [91] Хорошо, очень хорошо… (англ.).

Вскинув левую руку в торжественном приветствии, мы запели гимн во славу родины, и хмельной восторг переполнил чаши наших сердец. А в мозгу замельтешили сумбурные мысли о смерти, о готовности пожертвовать своим счастливым детством ради блага прекрасного и солнечного Запада, о телах, утыканных стрелами, об отрубленных головах — пусть только леди Топвелл прикажет! Ах, мы преданы вам до гроба, делайте с нами, что хотите, у вас такой шикарный костюм, такие великолепные кожаные сапоги, ваше имя не выговоришь, не сломав язык, вы прибыли к нам из такой дали, возьмите нас к себе на корабль, а то ведь матушка Феофила завтра опять даст волю рукам… Ах!..