Ханс Кайлсон - Смерть моего врага

Мне больше не нужно было его видеть, чтобы убедиться в его реальности. Я мог бы спокойно уйти. Одновременно я ощущал неосознанную похотливость окружения, которой он пользовался и которая совратила его на преступления в пагубной взаимной игре.

Три высоких полицейских чина медленно проехали по улице на своих мотоциклах, отдавая короткие приказы постовым. Издали послышались громкие команды, звук заводимых моторов и долгий вой сирены. Внезапно все пришло в движение, и, когда первый автомобиль проехал через ворота дворца, люди выплеснулись с тротуаров на мостовую. Постовые взялись за руки и образовали цепь, пытаясь сдержать напиравшую толпу. Дети подныривали у них под мышками и скакали посреди мостовой. Несколько полицейских вырвались из цепи, чтобы поймать ребятишек, заграждение ослабло, и люди хлынули в проемы и дальше на мостовую.

Я тоже отодвинулся от стены и подошел ближе. Я стоял в последнем ряду. Что-то холодное мазнуло меня по лицу. Я взглянул на часы, было почти полвторого. Я был готов.

Сначала появились два автомобиля, битком набитых вооруженными с ног до головы солдатами, они ехали так близко к тротуару, что люди потеснились назад. Меня опять прижало к стене, где я и остался, когда остальные снова ринулись вперед.

Он ехал в третьей машине. Как обычно, сидел рядом с шофером. Он был в светлом плаще, без головного убора. Выглядел здоровым, кровь с молоком, с красными щечками, будто только что из бани. Вот он встал во весь рост рядом с шофером. За ним сидели пятеро мужчин с автоматами, недоверчиво улыбаясь, они следили за толпой. Он стоял, выпрямившись, судорожно сцепив руки у нижней части живота и расцепляя их только изредка для резкого приветствия. Он был настроен благодушно и с улыбкой глядел вдаль поверх толпы, чье присутствие он лишь ощущал и, может быть, слышал как нечленораздельный рокот. Его приветствие и взгляд относились не к людям, но к чему-то, что витало между небом и землей. Расширенные зрачки блестели, как у актрис, которые закапывают в глаза какую-то эссенцию, чтобы производить впечатление даже на галерку. Стоял этакий любезный господин, и все могли его видеть, а он не видел никого и просто стоял за лобовым стеклом открытого автомобиля и чувствовал, что все пришли поглядеть на него. Иногда на его лице появлялась натянутая улыбка, словно рокот толпы застал его врасплох, словно он не ожидал его услышать. В нем не было ничего особенного, такой же человек, как ты и я, он мог бы сесть в эту машину на углу какой-нибудь улицы, выпить стакан за компанию или сыграть в скат.

Отчего бы его не любить? Как раз это делало его таким притягательным, и люди ликовали при виде его, каждый на свой лад, и ему это было вроде бы приятно. Среди окружавших меня людей не было никого, кто не ликовал. Только я стоял и молчал и смотрел, как он приближается.

Во мне все всколыхнулось. Я задрожал. Почему ты так разволновался, говорил я себе, чтобы взять себя в руки. Ответа на вопрос не было, и мое волнение росло. Вот он, пронеслось у меня в мозгу, посмотри на него хорошенько, это действительно он, да, это действительно он. Я узнал его по бесчисленным изображениям. Но тот, кто медленно приближался ко мне, стоя в своем автомобиле, был другой. Я боялся, что не постигну, что это в действительности он и есть, тот, кого я знал по изображениям и чей голос я однажды подслушал. Я боялся, что мне лишь мерещится, будто он проезжает здесь мимо меня, что зрение мое слишком слабо, чтобы видеть его и снова и снова глядеть на него и знать, что наконец-то, наконец-то я его увидел. Я медленно отодвинулся от стены дома, сделал несколько шагов по опустевшему тротуару и ступил на мостовую. Там стоял он, а здесь стоял я.

Дети с их зачарованными мамашами, все еще плясавшие перед его автомобилем, ехавшим в шаге от них, кажется, сумели привлечь его внимание. Его поза изменилась. Он наклонился немного вперед и крикнул (и я снова услышал его голос), обращаясь частью к водителю, частью к окружающим, как бы предостерегая: «Осторожно, дети. Осторожно!» И руки его при этом нервно задергались.

Тогда этот возглас казался простым и полным тревоги, и только сегодня его значение предстает в истинном свете. Сегодня он безжалостно приносит в жертву своей борьбе таких же детей, как те, которых он тогда боялся задавить своей машиной.

Его взгляд блуждал над дорогой. Я увидел светлячки его глаз и желал только, чтобы его взгляд еще немного отклонился в сторону, где стоял я и, словно во сне, разглядывал его реальную фигуру. И я, как весь глазеющий на него народ, инстинктивно вытворявший черт знает что, стараясь обратить на себя его внимание, почувствовал желание, чтобы он взглянул на меня. Я пожелал хоть на мгновение удержать его взгляд в моем глазу. Может быть, я бы тогда проник за внешний облик в суть этого явления, ускользнувшего от меня в тот момент, как я его увидел. Неужели это он много лет подряд занимал мои мысли? Не может быть. Или все-таки это он, а во мне было что-то другое, чего я не сумел распознать в его телесном воплощении? Обычная внешность мужчины средних лет сбивала меня с толку. Я слышал его голос и вообразил, что проник в его тайну.