Борис Виан - Сердцедер

— Сейчас увидишь, — сказал Ситроэн. Они подбежали к стремянке. Она оказалась больше, чем они думали.

— Главное, не уронить ее, — сказал Ситроэн, — иначе потом не сможем ее поставить. Шатаясь, они потащили лестницу.

— Ох, тяжелая! — выдохнул Ноэль через метров десять.

— Давай быстрее, — поторопил его Ситроэн. — Сейчас Белянка вернется.

— Вот! Теперь ты чистенький, — сказала Клементина и бросила в горшок комок ваты. Подмытый Жоэль не оборачивался; мать продолжала стоять на коленях у него за спиной. Помедлив, она нерешительно попросила: «Нагнись, моя радость».

Жоэль нагнулся, упираясь руками в колени. Она нежно взяла его за ягодицы, раздвинула их и начала лизать. Тщательно. Самозабвенно.

— Что ты делаешь, мама? — удивленно спросил Жоэль.

— Я тебя мою, мое сокровище, — ответила Клементина, прервав процесс. — Я хочу, чтобы ты был таким же чистым, как детеныш кошки или собаки.

В этом не было ничего унизительного. Наоборот, это казалось таким естественным. Какой же болван этот Жакмор! Ему этого не понять. Хотя это такой пустяк. По крайней мере, она будет уверена, что они ничего не подхватят. Поскольку она их любила, ничто из того, что она делала, не могло им навредить. Ничто. Если уж совсем начистоту, она должна была бы их полностью вылизывать, не подмывая до этого.

Она поднялась и стала задумчиво натягивать на Жоэля штаны. Открывались новые перспективы.

— Ступай к своим братьям, золотко мое, — сказала она.

Жоэль выбежал из комнаты. Спустившись по лестнице, он засунул палец в штаны, провел им между ягодиц, поскольку там было влажно. Пожал плечами.

Клементина медленно вернулась к себе в комнату. В конце концов, вкус был не из приятных. Сейчас самое время для кусочка бифштекса.

Вылизывать их полностью. Да.

Сколько раз она себе говорила, что оставлять их в ванной — в высшей степени опасно. Стоит только отвлечься. Повернуть голову, например, наклониться за мылом, выскользнувшим из рук и улетевшим на недосягаемое расстояние, чуть ли не за раковину. И в этот момент — сильно подскакивает давление в трубах, поскольку в резервуар неожиданно падает раскаленный метеорит, ему удается проскочить в главную трубу и не взорваться из-за сумасшедшей скорости; но, застряв в трубе, он начинает гнать нагревающуюся воду, и девятый вал (девятый вал: какое красивое сочетание) стремительно несется по трубам, и воды прибывает все больше и больше, так что, наклонившись за мылом… — кстати, это настоящее преступление, продавать мыло такой формы: овальной, обтекаемой, которое может выскользнуть в два счета — раз, два — и улететь куда угодно, и даже, плюхнувшись в воду, брызнуть каким-нибудь микробом в нос ребенку. Итак, вода все прибывает, уровень поднимается, дитя может испугаться, открыть рот, захлебнуться — возможно, насмерть, — посиневшее личико, отсутствие воздуха в легких…

Она вытерла взмокший лоб и закрыла дверь буфета, так ничего оттуда и не взяв. В кровать, немедленно в кровать!

Жоэль с обиженным видом подошел к братьям. Те, увлекшись раскопками, от комментариев воздержались.

— Думаешь, найдем еще один голубой? — спросил Ноэль у Ситроэна.

Заинтересованный Жоэль посмотрел на братьев.

— Нет, — ответил Ситроэн. — Я же тебе сказал, что они попадаются очень редко. Один на пятьсот миллионов.

— Шутишь, — отозвался Жоэль, яростно включаясь в работу.

— Жалко, что он его съел, — произнес Ситроэн. — Мы бы сейчас уже вовсю летали.

— К счастью, улетел его, а не мой, — добавил Ноэль. — Я бы так расстроился!

И он демонстративно обнял своего плюшевого медвежонка.

— Мой Думузо, — ласково прошептал он.

Жоэль, потупив взор, продолжал копать; его лопатка упрямо вгрызалась в гравий.

Намек поразил его прямо в сердце. Где его медвежонок? Жоэль по-прежнему не поднимал головы, у него начало щипать в глазах.

— Он что, недоволен? — усмехнулся Ноэль.

— Вкусный был ликсир? — съязвил Ситроэн.

Жоэль не отвечал.

— От него до сих пор воняет, — сказал Ноэль. — Не удивительно, что его Пуарогаль улетел.

Жоэль продолжал молчать; если он ответит, то голос будет дрожать. Он едва различал лопатку, все плыло перед его глазами, но продолжал думать о камешках. И вдруг он забыл и о медвежонке, и о братьях, и обо всем, что его окружало.

В глубине вырытой канавки по одному из камешков карабкался восхитительный слизняк чистейшего голубого цвета. Затаив дыхание, Жоэль не спускал с него глаз. Он взял его дрожащими пальцами и незаметно поднес ко рту. Он почувствовал, как его обволокло, укутало пеленой ликования, сквозь которую почти не пробивались братские насмешки.