Анастасия Баталова: Фантом (СИ)

Ничто так не вдохновляет на подвиги как примеры из классической литературы. Оливия как раз недавно прочла роман Достоевского «Идиот» и, впечатлившись, воображала себя теперь Настасьей Филипповной, которая, безумно любя князя Мышкина, пыталась женить его на Аглае Епанчиной. Жестоко страдая, эта женщина приносила себя в жертву во имя призрака всеобщего счастья, какое, с её точки зрения, эта женитьба способна была обеспечить.

— Не думай обо мне, — говорила Оливия, сидя как-то вечером на постели, обхватив руками подобранные колени; её роскошные распущенные волосы оттенка ольховой коры струйками сбегали по спине и плечам, — я ведь ему всё равно безразлична, у меня нет шансов, так пусть хоть одна из нас будет счастлива, незачем тебе отказываться от предлагаемого самой судьбой…

— Я не могу, — горестно шептала Люция, — как же я потом буду смотреть тебе в глаза…

— Так же как и сейчас! Я ведь сама тебя прошу, — Оливия взяла в руки лежавшую рядом свою всё ещё не законченную вышивку и механически воткнула в неё иглу.

— Но ты же будешь страдать…

— Ну и что. Я готова к этому. Каждый сам выбирает свою боль, — она выразительно взглянула на вышивку, — у каждого свой крест.

— А если можно этого избежать? — робко произнесла Люция.

— Тогда страдать будем мы обе, — оборвала её Оливия, — и Артур будет страдать, а больше всего на свете я желаю, чтобы он был счастлив, — добавила она с театральным пафосом; красивым движением головы закинув назад сползшую на лоб длинную волнистую прядь, Оливия отважно сверкнула глазами, — ты ведь хочешь встречаться с ним?

Люция не знала ответа. Она не была уверена. И снова не могла понять — это вина лишала её уверенности или Артур просто недостаточно ей нравился.

Теперь подруги говорили о нём практически постоянно, замолкая только тогда, когда кто-нибудь мог слышать их; они часами просиживали на «пятачке» или в своей комнате, если бывало дождливо или особенно знойно. Оливия вышивала, а пресытившись этим занятием, брала альбом, заворачивала использованные листы и рисовала карандашом нервные, мрачные, точно похмельных бред, картины, попутно уговаривая Люцию уступить не прекращавшему своё наступление Артуру. На плотной бумаге возникали извилистые лабиринты толстых древесных корней, зловещие спирали из переплетённых голых человеческих тел, деревья с глазами, невиданные существа: кошки-цветы, книги-птицы, кентавры, единороги… Оливия рисовала непрерывно, с нажимом обводила контуры предметов, монотонно штриховала тени хищно наточенным грифелем, смягчала их, размазывая пальцем, или углубляла новой штриховкой — она вкладывала в набор этих простых повторяющихся действий всё владевшее ею напряжение.

— Как ты красиво рисуешь! — периодически замечал кто-нибудь из забегавших в гости девчонок, — Мне бы так!

Завистливо вздыхала и Люция, разглядывая очередной эскиз; Оливии это льстило, но, желая показаться скромной, в ответ на восторженные отзывы она только растерянно качала головой:

— Не в рисунках счастье…

Это было вполне простительное, но всё-таки лукавство. Сознание собственных талантов и достоинств ощутимо поддерживало, утешало Оливию, не давая ей окончательно впасть в уныние по поводу того, что Артур предпочёл другую девушку. «Он просто меня недооценил.»

С каждым днём Оливия всё больше уверивалась в серьёзности чувств молодого человека по отношению к подруге. Ей стало казаться, что сам Бог — ни больше ни меньше! — предназначил Артура и Люцию друг другу. И чем больше страданий причиняла ей эта мысль, тем более очевидной становилась. Оливия искала и находила подтверждения терзавшим её догадкам, она начала внимательно прислушиваться к тому, что говорили ребята, хотя прежде презирала сплетни: Артур якобы ходит целыми днями молчаливый и странный, он хочет устроиться на временную работу, чтобы купить кое-кому дорогой подарок и всё в таком духе.

А бедняжка Люция оказалась между двух огней — с одной стороны нежный напор юноши, к которому в ней зарождалось нечто жгучее, одновременно и мучившее её и манившее, а с другой стороны — вина. Ведь Оливия, что бы она сама ни говорила, страдала, и Люция, как подруга, не могла закрывать на это глаза. Как быть? Вероятно, она так бы и не сделала свой выбор, если бы не небольшая досадная размолвка между подругами.

Она произошла после завтрака, за которым Оливия с необычайной жадностью — Люция в очередной раз обратила на это внимание — поглощала оладьи с джемом, а потом внезапно встала из-за стола и собралась уже куда-то выйти, но подруга остановила её.