Марина Йоргенсен - Счастье как способ путешествия

Сегодня на уроке в ходе изучения личных местоимений выяснилось, что португальский язык очень «мачевый». Местоимение «они» в португальском бывает мужского и женского рода. Мужского – eles – употребляется, когда говорят о группе мужчин, женского – elas – когда, соответственно, говорят о группе женщин. Так вот, если в группу женщин затесался хотя бы один мужчина, то всю эту группу обозначат местоимением мужского рода.

У нашего коллектива эта информация почему-то вызвала гомерический смех. «Леди, простите, но мы в этом не виноваты!» – хором разулыбались Дэйв и Энтони.

Услышав наш галдеж, в класс заглянул сеньор Фернандыш, декан школы.

– На каком языке общаетесь, – спрашивает, – на английском, русском или польском?

– На японском! – хором ответили мы. Ами, как обычно, промолчала.

После «ФНАКа» я гуляла по rua Garrett. Зайдя в один из магазинчиков, я на автопилоте, по привычке, подошла к кронштейну с мужскими рубашками. От условных рефлексов, оказывается, избавляться не так-то просто. Стою, рубашки тереблю. Тут как тут мальчик-консультант материализовался со своим дежурным «posso ajudar?».

– Рубашку для мужа выбираю, – зачем-то брякнула я. Дура! Кто меня за язык тянул? Могла бы ведь ответить, что я «estou só a ver «. Хожу, гляжу, никого не трогаю.

– Размер знаете? – спросил меня мальчик-консультант.

– Ммм… не уверена.

– А какой у него рост?

– Метр восемьдесят девять.

Ну кто меня за язык тянет?! Какая разница, какой у Антона, который мужем мне никогда не был и уже точно не будет, рост. В самом-то деле!

– У меня тоже метр восемьдесят девять, – сказал мальчик-консультант.

– У вас рост не может быть сто восемьдесят девять, вы ниже.

Зачем, ну зачем я участвую в этом бредовом диалоге?

– Ну, по крайней мере так стоит в моем портфолио, – потупив взор, с явно напускной скромностью ответил мальчик-консультант.

– Да-да, конечно. Портфолио – это серьезный аргумент.

Мы, если уж на то пошло, оба хороши. Он врет про свой рост, а я – про наличие мужа. А вообще я уже успела заметить, что португальцы любят рисоваться, ненавязчиво дать понять, как они круты. Хозяин моей студии, передавая ключи, пожелал мне успехов в изучении португальского и как бы вскользь заметил, что бразильское произношение гораздо легче для освоения, чем португальское. По крайней мере, так считает его знакомый посол, с которым он играет по воскресеньям в гольф. Вот и продавец сразу попытался дать понять, что он тут не просто так стоит, полки украшает, а восходящая звезда модельного бизнеса.

Мальчик-консультант поболтался около меня еще пару минут и переключил свое внимание на других клиентов. В отличие от прибрежных туристических испанских городков, где мне не раз доводилось отдыхать, в Лиссабоне никто не спрашивает: «Where are you from?» Никому до этого нет дела. Что только радует – у меня нет никакого желания рассказывать свою биографию с трибуны. О чем рассказывать? О том, что меня бросил мужчина после пяти лет совместной жизни и что меня сократили с работы? Можно, конечно, сочинить какую-нибудь легенду. Например, что я широко известная в узких кругах писательница из России, приехала в Португалию в поисках вдохновения для своего очередного романа. Но на создание легенд у меня нет ни фантазии, ни душевных сил. Так что мне определенно нравится это ощущение – быть инкогнито. Я здесь никого не знаю, и меня здесь никто не знает. Плюс очки на пол-лица и соломенная шляпа, которую я купила в старинном шляпном магазине на площади Россиу.

Площадь Россиу – странное место, где рафинированный шик в лучших традициях давно минувших дней плавно переходит в почти маргинальный треш. Помахивая глянцевыми бумажными пакетами с дорогими названиями, мимо цокают своими каблучками стильные португалки; на ступеньках Национального театра имени Донны Марии II сидят бомжи; справа от театра тянется светло-бежевая вереница – ожидающие своего клиента такси; террасы исторических кафе Casa Suiça и Nicola заполнены туристами, которых цыганки атакуют своими пластиковыми стаканчиками в надежде получить евромелочь, а если не цыганки, то неизбежные уличные музыканты, уверенные, что туристы обязаны оказать материальную поддержку их фальшивому пению; накрахмаленный сеньор неторопливо выходит из бутика Rolex; около киоска Casa da sorte оживленно – через несколько дней национальный розыгрыш лотереи; на мраморных скамейках восседают пожилые джентльмены со своими газетами; несвежие личности, скользнув вежливо-шакальим взглядом, промямлят вам вслед «гашиш – гашиш»; тут же, в паре метров от них, скучает пара толстых (наверное, от ежедневного соседства с «Макдоналдсом») полицейских; американские школьники с гвалтом покидают двухэтажный туристический автобус; около индуса в чалме (должно быть, сикх) танцует на задних лапах его нехитрый товар – заводные игрушечные ослики; уличные чистильщики обуви меланхолично взирают на спешащих мимо людей; продавцы чего-то телефонно-интернетного прокричат вам вслед «сапа телекамуникасоиш»; около фонтанов (оба привезены из Парижа) хлопают крыльями голуби; группа японских туристов щелкает фотоаппаратами; галдящие выходцы разнообразных, судя по их живописным нарядам, африканских стран сидят прямо на парапете живым укором бурному колониальному прошлому Португалии; сухонькая старушка, тот самый классический тип – с ниткой жемчуга, укладкой и в перчатках, заходит в кафе, она привыкла пить кофе в Nicola, но сидеть на террасе снаружи не будет – брезгует.