Алексей Макушинский - Макс

Был ветер с моря, как сказано; были большие, белые, освещенные солнцем, скрывавшие его облака; огромная тень их ложилась вдруг на деревья, клумбы, крыши домов; и тогда все это вдруг темнело, стихало… и дождь налетал вдруг порывами; и потом опять появлялось откуда-то солнце; и капли дождя на деревьях, на ветках и клумбах, загорались, вспыхивали и гасли; и совершенно ясно, в пронзительном, из-за облака хлынувшем свете, проступали все очертанья, всех деревьев, всех веток.

А между тем и как только он остался один, все то, так думаю я теперь, от чего он до сих пор убегал, тут же — и как будто заполняя собою некое, вновь, как только он остался один, в нем самом, Максе, освободившееся пространство — тут же, вновь, к нему подступило; оставшись один, вовсе не был он, разумеется, — то был, то не был он, в самом деле, — один; и шагая, к примеру, вдоль моря, уже, допустим, вечернего, гаснущего, то — терял, разумеется, то вновь находил свою мысль; она же, ускользая от него самого, вновь и вновь превращалась, конечно же, в мысль — для кого-то другого, ему уже неподвластную.

И он вновь, как некогда, принуждал себя, конечно, к усилию; и продлить его… нет, продлить его не мог, в общем, по-прежнему.

И значит… и значит, все было… как же?.. иначе?.. нет, так же, так же, конечно… как тогда, когда-то, давно… и как если бы, возвратившись к себе самому, он застал себя на том же месте, в той точке, где он себя — оставил.

Все было так же; ничего, конечно, не изменилось.

А ничего и не могло измениться. Должно измениться?.. Да, должно измениться.

И вот теперь уже думал он, продумывая свои предпосылки, об Алексее, конечно, Ивановиче, и вспоминал тот разговор, разумеется, который вели они, в моем, так скажем, присутствии, ночью и на бульваре, полгода назад.

— И что если он был прав, в самом деле… и я лишь воображаю себе какое-то… легкое будущее… оно же никогда не наступит.

— Есть ведь только то, что есть… вот сейчас… вот это море, уже вечернее… вот это облако, гаснущее… и вот эта, вот эта, между морем, облаком летящая чайка.

— И ничто, никто… как сказал он в ту ночь?.. ничто, никто не избавит вас от усилия… вот сейчас, вот здесь, в настоящем.

— Вы хотите всего сразу. Ну что же.

И уходя все дальше и дальше от людных мест, курортных поселков, опять и вдруг успокаиваясь, садился он, как пару дней назад, вместе с Фридрихом, на песок, и смотрел, и вновь смотрел, разумеется, на море, еще озаренное последними, розовыми, по облакам, по воде пробегавшими отблесками, с внезапной надеждой.

— Да, действительно, успокоиться, так думал он, может быть, успокоиться, и смириться, и принять, и взять на себя этот… труд жизни, эту последовательность усилий, ежедневно возобновляемых.

— И то, что не получается сегодня, получится, может быть, завтра. И вот так, может быть, постепенно… так, может быть, понемногу… приближаясь к искомому.

Так думал он, следовательно… и поднимая голову, пересыпая руками песок, вновь и вновь видел луну, в те дни как раз достигшую, может быть, своей законченной полноты и совершенной округлости, и тихий свет ее, бежавший к нему по воде, и возле дальнего мыса, в другой части неба, переходы, провалы последних, еще розовых, еще красных, вдруг сизых, зеленоватых, вечерних, застывших, замирающих облаков… и ему так хотелось, конечно… ответить, и так упорно и так настойчиво звучал этот тайный, безмолвный, безмерный, ко всей его жизни обращенный призыв, что он, Макс, закурив, может быть, сигарету, не выдерживая волнения… но радостного, но исполненного надежды, вставал; шел обратно; и вновь думал, наверное, что — вот, это только сейчас, вот сейчас… и чего бы он ни хотел, к чему бы он ни стремился, ничто, никто, в самом деле, не избавит его от усилия… от этой, так думал он, может быть, перед ним, перед ним, Максом, не перед кем-нибудь, перед ним стоящей задачи.

— Ее нельзя решить… раз навсегда. Ее надо решать все снова и снова… каждый раз заново. И это не может быть легко… это трудно. Пусть так.

— И надо каждый раз начинать все сначала… каждый день начинать все сначала. Ничего еще не потеряно… нет… ничего еще не потеряно.

И с этими мыслями засыпал он, возвратившись домой; с ними же просыпался; начинал все сначала.

И что-то вдруг получалось у него, может быть: здесь; само собою, может быть, получалось вдруг у него; и вновь и вновь принуждая себя к усилию, продлевал, но все-таки продлевал он, в себе самом, искомую ясность, вожделенную собранность; и отдельные мгновенья, пусть краткие, отрезки временами, пускай небольшие, складывались, может быть, в некое, обнадеживающее и отрадное целое; и ему казалось, наверное, что и завтра все будет так же, может быть, лучше; и вот так, может быть, постепенно… так, может быть, понемногу.