Алексей Макушинский - Макс

(Отчего — в скобках — всякий раз, когда он сворачивал все же: направо, перебирался через ручей, — или шел, может быть, по деревне и уже за ручьем, по дощатому — он и теперь все тот же — с косыми перилами мостику, перейдя его, выходил, опять-таки, на море, — эта, если угодно, прогулка — в иную сторону и в ином направлении — приобретала, пожалуй, какой-то, чуть-чуть таинственный, пожалуй, оттенок. А там, за ручьем, была — и есть, разумеется: я только что вернулся оттуда — совсем высокая, очень круто взлетающая вверх дюна: песчаный обрыв и сосны над ним… отыскав тропинку, поднявшись наверх, обернувшись, видел он, опять-таки и опять-таки, море, внизу, почти неподвижное, как будто застывшее, и — прямо напротив, но совсем, совсем далеко — застывшие, осязаемо-белые, неподвижные облака…)

Как бы то ни было и почти всякий раз сворачивал он — налево; и по самой кромке воды — там, где на твердом, темном, всегда мокром песке остаются, вынесенные прибоем, хрустящие под ногами, мелкие разноцветные ракушки — доходил, разумеется, до причала, опор и бревен с их отражениями; и на пару шагов отойдя от воды, садился, может быть, на — сухой, уже прогретый солнцем — песок; и прислушиваясь к шуму прибоя, шуму ветра в — невидимых — соснах, крикам чаек, круживших над морем, вновь и вновь думал, конечно, что — вот, это только сейчас, только сейчас… вот сейчас.

— И я был прав… тогда, когда-то… конечно. Есть только то, что есть… вот сейчас… вот это море, облако… и вот эта, вот эта… так отчетливо, так очевидно… между морем, облаком летящая чайка…

— Выводы, выводы были неправильны… Оставим их, отбросим, — думал он, — следствия… И совершенно неважно, что будет со мною через день, через два… Все это не имеет значения… речь вообще идет не о жизни…

— О чем же? Ни о чем, ни о чем… И это облако, это море… ни о чем, ни о чем.

Так думал он, следовательно; и закрывал глаза; и проваливался куда-то; в пустоту, в темноту; и опять вставал, шел; и уходил иногда совсем далеко; и перебирался через еще один, впадавший в море ручей; и заходил в дюны; и садился, может быть, на какой-нибудь, поваленный ветром ствол какой-нибудь, к примеру, сосны; и опять спускался к воде; возвращался.

И конечно, она ускользала от него, его мысль, покуда он шел так, по берегу: как всегда, как когда-то; и распадалась, конечно же, на какие-то, к кому-то другому обращенные мысли, случайные, ему неподвластные.

Он не боролся с ними: и если боролся, то, может быть, лишь по привычке: дурной привычке: так думал он, может быть.

Но стоило ему, Максу, остановившись или не останавливаясь, закрывая или не закрывая глаза, вновь вызвать в себе это, уже, в общем, не покидавшее и по-прежнему не покидавшее его ощущение — пустоты, безразличия, как — все исчезало, все случайное, не случайное, все.

Почти и вполне намеренно вызывал он его в себе, всякий раз — и как будто уже навсегда успокаиваясь, радуясь успокоению; и всякий раз — та, светящаяся, та единственная и неподвижная точка, с которой, только с которой, он мог увидеть, и видел, как будто впервые, скажем — облако, скажем — чайку, ветви сосен, ракушки на песке, появлялась — из пустоты, загоралась, вспыхивала и гасла; и — и поначалу совершенно отчетливая, мысль его вновь, конечно же, ослабевала, тускнела; дробилась и путалась; и какие-то, вновь, случайные мысли приходили, проходили в нем, исчезали… он же, Макс, следил за их… и ее появлением, исчезновением: издалека и откуда-то, безучастно, ни в чем не участвуя, исчезая, сам, в пустоте.

И как если бы то, что было ему, два года назад, обещано, начинало теперь сбываться…

— Но неужели это так просто, — думал он, — неужели так просто?..

И внезапные надежды оживали в нем, может быть: как ни старался он, а он старался, конечно, не поддаваться им, не дать им увлечь себя.

— Есть только то, что есть… вот сейчас. И совершенно неважно… совершенно неважно…

Но они все-таки возвращались к нему, как ни сопротивлялся он им, как ни держался он за отчаяние; и наступил, конечно, какой-то — очень трудный и очень опасный — он тут же понял это, наверное — день, когда он сказал себе: вот… все это… все это и есть, быть может, искомое… уже, значит, найденное.

Он испугался этой мысли, конечно. Он попробовал забыть ее, как можно скорее. Забыть ее он не мог.

— Да, все это и есть, быть может, искомое… уже, значит, найденное…

— Но ведь то, что можно найти, можно и потерять, — думал он.

— И значит, все сначала, все как когда-то… и те же поиски, и те же стремления… и те же попытки воссоздать утраченное… однажды удавшееся… Нет, нет, так не может быть…