Алексей Макушинский - Макс

Вот именно.

Макс вдруг остановился; остановился и нежданный его собеседник.

Вот именно — и потому, если Сергей Сергеевич не возражает, он, Макс, во всяком случае.

Он справился, наконец, с охватившим его замешательством; освободил свою руку; улыбнулся; посмотрел на Сергея Сергеевича.

Еще был слышен шум Невского; шум проехавшей вдоль канала машины; тихий плеск темной, в канале, воды.

Если Сергей Сергеевич не возражает, сказал Макс, он, Макс, во всяком случае, предпочел бы пройти вот здесь… да, направо.

Тот, в свою очередь, улыбнулся, посмотрев на него.

Пожалуйста, как угодно.

— А знаете, Сергей Сергеевич, я ведь тоже очень рад видеть вас. Я даже собирался звонить вам, возвратившись в Москву.

Допустим. И все-таки… растягивая слова… и все-таки, все-таки, он, Сергей Сергеевич, был, еще и еще раз, весьма-весьма раздосадован, весьма огорчен и прямо-таки обескуражен внезапным исчезновением Макса… в конце концов, он тоже связывал с Максом некие планы, некие замыслы… и хотя с тех пор прошло уже целых полгода… что?.. даже больше?.. вот именно… и все это уже почти никакого значения не имеет… он, Сергей Сергеевич… он ждет все-таки объяснений.

И значит, все-таки, все-таки (они шли уже через Михайловский — им, Максом, особенно, пожалуй, любимый — и даже самый любимый, может быть, парк; Сергей Сергеевич, закурив сигарету, быстрыми ударами указательного пальца сбивал с нее пепел; выпуская дым, отворачивался; затягиваясь, смотрел на Макса; молчал…) — Макс, все-таки и глядя вокруг, вынужден был — объясниться с Сергеем Сергеевичем: почти так же, быть может, как объяснился он, неким январским утром, со мною. Я отказываюсь? Я не иду дальше? Нет, нет, этого он не сказал. Подумайте, сказал он, наверное, подумайте, Сергей Сергеевич, ведь это могло быть только однажды… только однажды.

Это было единственное событие… в о всяком случае, для него, Макса… единственное. Таковым оно и осталось… таковым оно и останется.

Он должен был сразу предупредить Сергея Сергеевича? Он не мог, он не знал. Сразу после? Он не решился. Ему пришлось попросить об этом — (Меня, живущего теперь здесь, попросил он, в то январское утро, поговорить с Сергеем Сергеевичем…) Что? Другие возможности?.. Ах да, другие возможности. Жалеет ли он о них? Нет; наверное, нет. Та, единственная, осуществившись, как будто отменила их все. А может быть, он и жалеет о них… чуть-чуть… иногда… вот сейчас, может быть. Но в общем и как бы то ни было… вы совершенно правы, Сергей Сергеевич… все это не имеет уже никакого, совсем никакого значения.

— Жизнь, видите ли, находит, но жизнь и теряет вдруг свою тему.

Сергей Сергеевич опять улыбнулся — нет, рассмеялся. Это как же прикажете понимать? спросил он.

— Ну да, вот. Она становится жизнью — о чем-то, и потом опять превращается в жизнь — просто так, ни о чем.

Просто так, ни о чем.

И уже начинали желтеть, краснеть клены — здесь, в Михайловском, им, Максом, особенно любимом, может быть, парке — уже совсем низким, осенним казалось нависшее над деревьями, над лужайкой — с еще по-летнему, впрочем, зеленой и яркой травою — в темных тучах, серое небо.

— А скажите, Сергей Сергеевич, — Макс снова остановился, — скажите, Сергей Сергеевич, ведь на самом деле… конечно, я поступил не лучшим образом… я уже передавал вам свои извинения… я готов повторить их… но скажите, на самом деле, я ведь не очень подвел вас?..

— Да нет, в конце концов все устроилось.

— Вот это мне и хотелось услышать. И я действительно собирался звонить вам. У меня было чувство какой-то… какой-то, пожалуй, незавершенности. Идемте?

— Идемте.

И значит, все-таки — все-таки — объяснившись, они, Макс и Сергей Сергеевич, свернули, на сей раз, налево, к Марсову полю; прошли вдоль Лебяжьей канавки (Летний сад, с его высокими кронами, остался у них, соответственно, справа…); вышли к Неве — и говоря, наверное, о каких-то — для него, Макса, уже посторонних — с театром, на маленькой площади, связанных, в первую очередь, обстоятельствах, спектаклях и репетициях, — и уже… совсем просто говоря, должно быть, о них, — пошли, по набережной, в сторону Зимнего; Макс, в свою очередь закурив сигарету, с внезапным, его самого удивлявшим, наверное, чувством — завершения, облегчения, смотрел, должно быть, на безмерное, серое, лежавшее перед ним, тихой рябью и первыми каплями начинавшегося дождя подернутое пространство Невы, на Петропавловскую, с ее золотым шпилем, крепость, на Ростральные, под серым небом, колонны; остановился, на сей раз, Сергей Сергеевич (устроитель и режиссер…).