Дмитрий Новиков - Рассказы

— Слушай, давай на судебку завтра не пойдем, — Зина взял в руки вяленого леща и ловко, одним движением, открутил ему голову.

— Как не пойдем? Идти нужно. Зачет все равно сдавать придется. Не примут без этого, — задумчиво ответил Толик, потягивая пушистое сверху пиво.

— Неохота. Стремает меня это вскрытие. Свежака ведь резать придется. Одно дело, когда жмур год в формалине пролежал. Он тогда как бы и не жмур уже, а так, препарат. А с пылу, с жару — стремно. Да еще не дай бог лежалый попадется, с перитонитом каким–нибудь, брр, — Зину передернуло. Он с хрустом содрал с рыбы кожу и пальцем выковырял внутренности. Затем положил в рот дыхательный пузырь и щелкнул им, сдавив зубами. Толик с легким омерзением посмотрел на него:

— Зина, какой–то ты неэстетичный.

— А мне нравится. Я не парюсь, — тот умело расчленил рыбье тело, разложил куски перед собой и принялся обсасывать печальную, с горьким выражением рта голову леща, — люблю рыбу. Такая она была стремительная, ловкая, а теперь — вялая и вкусная.

— Ладно, завтра поступим так — опоздаем на полчаса. Когда придем — девчонки уже начнут, а мы постоим в стороне, посмотрим. Присутственное отсутствие. И овцы сыты, и волки целы, — пиво оказывало свое благотворное влияние.

Анатолик.

«Очень болит живот. Так сильно, что хочется назвать его брюхом. Жжется, как углями. Поперек, и вокруг, и на спину заходит, будто раскаленный железный пояс одел. И угли не древесные, каменные. Древесные давно бы уж прогорели. Раньше такого не было. Боль — аж во рту солоно. А думается все равно ясно, наверно уже привык, уже не помню — как это, когда не болит. Ко всему в конечном счете привыкаешь, — Анатолий Петрович еле брел сквозь вечернюю поземку, — пластичное существо — человек. Ко всему приспосабливается. Все может вынести и восстановиться потом, если конечно до своего предела не дошел. Хорошее есть слово, бодрящее — реконвалесценция. Печень, говорят, из десяти процентов своих может заново вырасти. Но это все вопрос грани. Если уж переступил грань — назад возврата нет. Вот и мне всегда хотелось подойти к этой грани, заглянуть за нее, а иначе не интересно. Но только сейчас понял, что очень осторожно нужно было заглядывать, потому что увязаешь сразу по шею. А теперь главное — до дому дойти, не упасть. Упаду — потом уже не встану. И не поможет никто — слишком перегаром от меня разит».

Анатолий Петрович уже несколько лет был Анатоликом. Однажды, когда он уже сильно пил, оказался в какой–то бичовской компании. В любой группе людей, даже полностью опустившихся, есть духовный лидер, предводитель. У него лучше всех получается набомбить денег у магазина, он знает всех поставщиков «левой» водки в округе, к нему обращаются работодатели, когда нужно срочно собрать гоблинов на мелкие погрузочные работы. Был такой лидер и в этой группе. Не отличаясь ни силой, ни умом, он обладал свойством, выдвигающим людей на первые места везде, от политики до гоп–стопа — быстротой психической реакции. Умение думать быстрее других — вот истинная сила в борьбе двуногих тварей за торт насущный.

— Как зовут тебя, друже? — спросил вождь Анатолия Петровича, когда тот в первый раз несмело приблизился к веселой стайке бичей, сжимая в потной руке тщательно пересчитанную мелочь.

— Анатолий Петрович, — ответил тот, и по свойственной ему проклятой робости, которая всю жизнь преследовала и мешала быть собой, опустил глаза. Вождь внимательно осмотрел его, сразу заметил всю несмелость движений и вынес приговор:

— Будешь Анатоликом.

Кличка — истинное имя. Имя, данное при рождении — жалкая попытка предугадать, предрешить судьбу. Кличка — печальный результат жизни.

Толик.

Утром Толик не спешил. Он медленно шел по темным улицам, огибая сугробы и приветливо оглядывая пробегающих мимо по–зимнему мохнатых женщин. Настроение было не то чтобы хорошим — ровным. Он думал о том, что большого желания копаться своими руками в чужой, мертвой плоти нет, но с другой стороны — нельзя избегать события, которое должно было стать для него кульминацией всего медицинского образования.

Толик уже понял за время обучения, что невозможно никого вылечить. Перечисление возможных причин любой болезни, даже аппендицита, в учебниках занимало несколько страниц убористого печатного текста, причем все они были достаточно гипотетичны. И получалось, что главное предназначение врача — плацебо. «Давайте попробуем вот эту таблетку, возможно, она поможет. Не помогла? Ничего страшного, у нас есть другая, и вообще достаточно иных способов. Да, теперь ясно, что Вам поможет оперативное вмешательство. Что значит — вдруг не поможет. Конечно полегчает, ведь это радикальный метод. Хуже не будет. Опять плохо? Ну что ж, не расстраивайтесь, все еще может исправиться. Держитесь, дружок. До свидания». И когда внезапно происходит излечение, то непонятно, почему это случилось, то ли медицина помогла, то ли внутреннее желание жить самого человека. В любом случае на жалобу «Ой, что — то мне млявно» следовал правильный диагноз «Общая квелость организма».