Светлана Шенбрунн - Розы и хризантемы

— Я ее встретила, — говорит мама. — Знаете, по-моему, она врет. Говорит, муж на фронте погиб, а дети крохотные. Что-то не вяжется.

— Да ясное дело, — соглашается тетя Наташа. — Нагуляла, а теперь решила избавиться. Может, от немца и родила.

Мы идем из магазина. Мама держит кошелку за одну ручку, а я за другую. Плохо, что мы разного роста, я должна все время сгибать руку. В другой руке у меня бидон с молоком.

— Мама, что это?

— Где?

— Вот! На небе.

— Где? Ничего не вижу.

— Вот, вот! Круглое!

— Круглое? Ну, луна… Ты что, луны не видала?

— Не-е-ет…

— Что ты ерунду городишь! Луна каждый день на небе. Только иногда она полная, как теперь, а иногда как серп — месяц.

— Что это — серп?

— Серп — это чем жнут хлеб.

— Как это — жнут хлеб?

— Ну как? Срезают колоски.

— Какие колоски?

— Хлеб растет на поле колосками. Что ты думала — что он так и растет буханками?

— А колбаса чем растет?

— Колбаса растет свиньями. Колбаса не растет, ее делают. Сначала делают фарш, потом этот фарш набивают в кишки, получается колбаса.

— А почему мы ходим всем за продуктами? Ты же теперь работаешь. Тебе платят деньги, да?

— Какие это деньги! Разве я ради этих денег работаю? Работаю, потому что нельзя не работать. Кто не работает, того живо на завод упекут.

— А папин аттестат?

— Ну что ж, что аттестат… Кашу маслом не испортишь. Чем сидеть и в потолок плевать, лучше добыть лишний кусок. Если есть возможность, зачем же отказываться? К тому же и маме надо хоть чем-то помочь… Послать хоть какую-то копейку…

— Какой маме?

— Моей маме, какой же еще? Моей маме, твоей бабушке… Пойдем двором, так ближе.

Мы идем чужим двором, проходим мимо большого четырехугольного ящика без дна.

— Песочница… — говорит мама. — До войны дети играли. Ты тоже любила возиться в песке. У тебя было белое пальтишко, пикейное… Лидочка сшила…

— Мама, а что такое «Братья и сестры!»?

— Как — ты не знаешь, что такое братья и сестры? Ну, помнишь, в Красноуфимске рядом с нами жила семья, у них было девять детей. Между собой они были братья и сестры.

— Нет, — говорю я. — Не такие братья и сестры.

— А какие же?

— По радио говорят: «Братья и сестры!».

— Это фигуральное выражение. Риторический прием. Имеется в виду: близкие люди, родные. А вообще братья — это сыновья одного отца. Или одной матери. Например, у Иосифа было двенадцать братьев. То есть нет, одиннадцать, двенадцать — это вместе с ним.

— Кто это — Иосиф?

— Иосиф Прекрасный. Отец любил его больше всех остальных сыновей и купил ему красивое платье. А братья за это так на него разозлились, что продали его в рабство.

— Что такое «рабство»?

— Рабство? Это когда один человек принадлежит другому человеку, когда он раб этого человека.

— Я твой раб, да?

— Почему же? Ты не раб, ты просто ребенок. Ребенок не может жить самостоятельно, он обязан жить с родителями или с кем-то из взрослых.

— Смотри! — говорю я. — Еще луна!

— Что значит — еще? Это та же самая луна. Что ты, в самом деле, — будто сегодня родилась!

— Та же самая? Там была эта же самая луна? Мы столько прошли, и все та же самая луна?

Нет, этого не может быть, я ей не верю.

— Конечно, та же самая. Мы стоим на земле, а луна на небе. Ее видно с любого места.

— С любого? Даже с того, где Верховный суд?

— Ах, боже мой… Ну что с тобой говорить… Только время терять.

Мы разносим продукты по квартирам и заходим к Лере Сергеевне. Она, как всегда, строчит на машине, но сегодня она не одна — на диване сидит девочка. Ей, наверно, столько же лет, сколько мне.

— Кто это у вас? — спрашивает мама. — Родственница какая-нибудь?

— Это Инночка, моя дочка. Прошу любить и жаловать.

— Что вы, Лера Сергеевна, милая!.. — бормочет мама. — Бог с вами… Это не у той ли вы взяли, что тут ходила? Ходила тут одна с четырьмя детьми…

— Да уж где взяла, там нету.

— Лера Сергеевна, дорогая, но ведь это безумие! Чистейшей воды безумие! В такое время взять ребенка…

— А в какое же время брать? Только в такое и брать.

Девочка ничего не говорит, только смотрит на нас большими синими глазами. На коленях у нее лежит тряпичная кукла.

— А вдруг она какая-нибудь больная, заразная? И вообще, неизвестно, что за наследственность…

— Что делать, Нина Владимировна, каждый по-своему с ума сходит… Одной тоже не сладко.

— Нет, я просто отказываюсь поверить! — говорит мама. — Вы всегда были таким здравомыслящим, рассудительным человеком. Да меня бы озолотили!..