Светлана Шенбрунн - Розы и хризантемы

— А я видела, как он выносил, — говорит тетя Наташа. — Но откуда ж я могла знать? Я думала, это его. Он с машиной приехал и давай вместе с шофером таскать.

— Его! Да у него тут вообще ничего не было! Пара грязного белья… Я еще, помню, в угол бросила, когда приехала. Боже мой, это он нарочно так устроил — я пойду за исполнителем, а он тем временем приедет и вынесет… Ах, какой негодяй!.. Все вещи, все, ничего не оставил!.. Как же жить? Боже мой… Не знаю, просто не знаю…

На полке в шкафу лежат черепки разбитой посуды и фанерный кружок. Я хочу достать этот кружок, задеваю черепки, они с глухим стуком падают на пол.

— Подавайте опять в суд, — говорит тетя Наташа.

— Вы смеетесь… Кто же станет такой ерундой заниматься… Да и не докажешь ничего…

— Поезжайте прямо сейчас к нему. Он, наверно, еще и распаковать не успел.

— Да он меня на порог не пустит.

— А лучше идите в редакцию. Не стесняйтесь. И тестю пригрозите. Скажите, если не вернут, вы его на всю Москву ославите. Как-никак, я думаю, ему свое доброе имя дороже, чем ваше барахло.

Я заглядываю за шкаф. Мой шкафчик и примус остались!

— Ах, какой жулик! Какой прохвост!.. Просто в голове не укладывается…

Мы сидим у тети Леры. Мама рассказывает, как нам вернули комнату, а Буров увез все наши вещи.

— Вот поверите — как увидела, что ничего нет, руки-ноги отнялись. Убила бы его, мерзавца.

— А вы утешайтесь мыслью, — говорит тетя Лера, — что он вашим барахлом на толкучке будет торговать, когда его из редакции выгонят.

— Кто его выгонит… Что вы, Лера Сергеевна, такой прохвост всегда сухим из воды выйдет.

— Бог, говорят, правду видит.

— Видеть-то он, может, и видит, да не скоро скажет… Ходила к адвокату, говорит, в суд обращаться бесполезно, ничего не выйдет.

— Ясное дело… Скажет, что въехал в пустую комнату. Пойди докажи, что это не так.

— Да… И ведь что самое обидное — своими глазами все видела, в руках держала — все было цело. Все: белье, обувь, платья, безделушки всякие, бусы, брошечки. Не золотые — золото, слава богу, в ломбарде осталось, — так, безделица всякая. Они, может, и немного стоят, но мне они были дороги. Да что там говорить, зима на носу, а у меня, кроме этой юбки, и надеть нечего. Кофта была серая полушерстяная, перед самой войной в Дорогомиловском универмаге купила… Все, все унес мерзавец!.. Посуда, правда, и тогда уже была перебита. Говорят, он, когда кутил, развлекался тем, что бил посуду.

— Не горюйте вы, Нина Владимировна, об этих вещах, лучше наживете.

— Вряд ли… Знаете, сколько живу на свете, лучше что-то ничего не становится. Только все хуже и хуже…

— Главное, что комнату вернули.

— Конечно, вы правы. Теперь хоть карточки получу.

— И карточки получите, и аттестат. И вообще, на родном-то пепелище все равно легче.

Мама раздобыла где-то гусиное крыло и заставляет меня подметать пол.

— Не махай, не махай! — говорит она. — Всю пыль подняла! Сметай в кучку. Потихоньку… Куда ты метешь? Ты смотришь, куда ты метешь? К порогу мети!

Куда это — к порогу? Я не понимаю…

— К порогу, я сказала! Ты что — оглохла? Не видишь, где порог?

Чего она от меня хочет?

— Что за урод такой! Пол подмести не может. Из углов выметай! Это только неряхи метут одну середину.

— Нина Владимировна! — Наина Ивановна стучится в нашу дверь. — Можно к вам? Помните, вы говорили, что у вас есть сургуч — посылки запечатывать?

— Да, конечно, — говорит мама. — По-моему, сохранился. А вы что же, хотите послать кому-то посылку?

— Нет, я хочу запечатать бутылки.

— Бутылки?..

Я пользуюсь тем, что мама забыла про меня, откладываю крыло и усаживаюсь на полу.

— Да, — говорит Наина Ивановна. — Я сегодня посмотрела — у меня полно пустых бутылок. Если вы дадите мне сургуч, я наполню их водой, запечатаю и продам как водку.

— Бог с вами! — пугается мама. — Это же мошенничество! А если поймают?

— Не поймают! Все так делают.

— Что значит — все? Бог с вами… Обязательно поймают. Распечатают попробовать и тут же поймают.

— А милиционер для чего?

— Какой милиционер?

— Который рядом стоит. Вы продаете бутылку. Допустим, он или она — тот, что покупает, — хочет, как вы говорите, распечатать. А вы сразу в панику: милиционер! И, естественно, срываетесь с места — милиционера боитесь. И все — ищи-свищи!

— Нет, это, конечно, ваше дело, — бормочет мама, — но по правде сказать…

Она все-таки лезет в сундучок, что стоит у двери, и вытаскивает оттуда сургуч.

— Я вам с каждой бутылки принесу десять рублей, — обещает Наина Ивановна.