Андрей Ветер - Стеклянная тетрадь

Индус побелел настолько, насколько позволял ему цвет его кожи, и сразу скрылся. Надо сказать, что это была злая шутка со стороны моего отца.

Услышав обращённые ко мне слова дервиша, я решил повести себя в том же духе, что и мой отец.

— Я сам умею прорицать, — сказал я.

— Нет, — ответил старик, внимательно посмотрев на меня, — этого ты не умеешь. — В его голосе, тонком и резком, невозможно было угадать настроения. — Ты наделён иными талантами, — продолжил он.

— Какими же? — я заинтересовался.

— Ты умеешь рассказывать.

— И это всё?

— Это очень много. Ты сам не понимаешь, насколько это много. Оглянись, вокруг тебя так много людей, но мало кто из них умеет рассказывать, мало у кого в рассказах присутствует настоящее слово.

На лице переводчика появилось выражение жадного любопытства. Он опустился на корточки перед стариком и поглядывал на меня снизу вверх.

— Он говорит, что узнал тебя, — сказал переводчик. — Он жил с тобой в каком–то древнем царстве. Вы служили с ним у царя, были отважными воинами, важными воинами…

Признаюсь, мне и раньше приходилось слышать от некоторых людей, что мы встречались в прежних земных воплощениях.

Один мой товарищ, обладавший редким даром ясновидения, настаивал на том, что мы с ним соприкасались очень давно в Индии, но отказывался сообщить какие–либо подробности. Звали его Александр. К нему стекались из разных стран монахи индуистского и буддийского толка, они каким–то образом вычисляли его и нуждались в беседе с ним. Я же был с ним на короткой ноге, весьма уважал его и даже соглашался с тем, что мы с ним встречались когда–то (тысячи две–три лет назад), но не испытывал при этом ничего особенного…

Была в числе моих знакомых и молодая женщина по имени Марина, в определённых кругах пользовавшаяся репутацией очень сильной и опасной ведьмы. Она утверждала, что мы были с ней брат и сестра во времена далёкой дохристианской Руси. Она подробно излагала историю своей жизни, но очень неопределённо рассказывала о моей. Наверняка она знала только моё имя и то, что я был убит на войне…

Встретился мне в жизни также странный толстый человек, погружённый в культуру Востока. Его звали Владимир. У него был серьёзный и очень жёсткий наставник по имени Коршун, который велел Владимиру непременно поддерживать со мной отношения, так как я и этот Владимир — кармические братья. Что такое кармические братья и к чему меня обязывает такое родство, я не сумел выяснить…

К сожалению, мой интерес ко всем этим людям угасал по мере того, как вопросов к ним становилось больше, а ответов я получал меньше. Но так или иначе, а заявления о том, что я встречался с кем–то в прошлых жизнях, меня не удивляли.

Однако здесь, в Бенаресе, на берегу величественного Ганга, над которым стелились чёрные дымы погребальных костров, слова о прошлых воплощениях звучали иначе. У них был особый вкус. От них веяло глубиной. В них слышался гул бездны. Они имели вес.

— Что ещё он может сказать? — спросил я.

— Он помнит, что ты научил его многому.

— Я научил?

— Ты был воспитан в храме, господин. Ты многое умел. И однажды ты оказал ему помощь.

— Какую помощь?

— Ты раскрыл ему глаза.

— В каком смысле?

— Ты помог ему проникнуться духом смерти, он перестал её бояться… Так говорит этот старик… Ему надо верить… Но с тобой произошла беда, господин. Ты отступил от той мудрости, которую носил в сердце. Ты потерял равновесие, поддался ярости. Ты погиб, господин…

Переводчик почти с ужасом смотрел на меня. Его изумление не знало пределов. Похоже, что никогда он не слышал, чтобы здешний дервиш обращался с подобными словами к европейцу.

Я поглядел на старика с огромным вниманием, хотя ни радостного волнения, ни беспокойства я не испытал в ту минуту. Я оставался совершенно спокоен, хоть и понял, что старец вовсе не шутил. Я не испытал ни толики волнения от его слов.

Меня всегда удивляло, почему, когда речь заходила о моих прошлых жизнях, я оставался почти равнодушен к таким сообщениям. Я вёл себя весьма цинично в такие мгновения, чуть ли смеялся над людьми, пришедшими ко мне с такого рода информацией. А ведь я всегда был настроен исключительно поэтически, романтически, всегда был открыт к тому, чтобы всей грудью вдохнуть воздух таинственности, вкусить его, впитать его.

И всё же к разговорам о реинкарнации я оставался спокоен. Единственное, что мне очень хотелось понять — как именно узнают такие люди своих бывших друзей и родственников. Я не видел в лице дервиша ничего знакомого. Обычное лицо престарелого индуса. У меня часто бывает, что я довожу себя до изнеможения, когда мне случается вдруг увидеть лицо, которое кажется мне знакомым, но при этом я не могу определить, где видел его. И это сводит с ума, ибо я чувствую, что это лицо (или нечто стоящее за лицом) пришло из глубин подсознания.