Андрей Ветер - Стеклянная тетрадь

Москва оплывала за окном мокрыми красками фонарей. Поезд лениво стукнул колёсами, дрогнуло купе. Москва медленно поехала назад.

Дождь, ночь, покачивание вагона и сжатая в нервном кулаке жизнь. Вся прошлая жизнь. Вся прошлая жизнь, которую не выбросишь, не утаишь от себя, не обманешь. И вся жизнь будущая, столь же болезненная, единственная и неизбежная, как и прошедшая.

Аркадий опустил голову и прикрыл лицо ладонью. Где–то вне его истерзанного мира, который обрывался сразу за закрытыми глазами, слышался перезвон стаканов с ложечками, невнятные голоса, размытая брань гнусавой проводницы. Чужие, нелепые звуки, лишённые смысла. Но сколь ни они казались посторонними, они кишели вокруг Аркадия и сгущали невидимую паутину вокруг его головы, вот уже много дней отгораживающую его от суетливой реальности. Они густо слепливались шумной стеной, склонялись над ним и превращались в гигантский шумный колпак. Он казался себе человеком, спрятавшимся в плотный слизистый кокон, мутно разглядывал мелькавшие перед собой тени, поднимал иногда глаза вверх, но видел только тяжёлый пласт воды, придавивший его к белому дну ванной. В этой ванной он однажды пытался умереть, но спьяну полоснул бритвой не в том месте. Тёплая вода наполнилась красным туманом. Мерцание звуков убаюкало его тогда, но не унесло совсем. Колыхание чужих лиц, плеск слов, потопленных в вязких сонных слезах. Тягучее безмолвие, пустыня, где–то и дело встречаются высохшие веточки бесполезных слов… Слова… Эти неповоротливые ископаемые. Они превращены в чучела, в которые все тычут пальцами без нужды. Они стали окаменевшими скелетами с безнадёжно застывшими позвонками. Зачем слова, если они не могут выразить ничего? Если они застревают в ушах? Или пусть себе носятся–вертятся, подобно осенним листьям на ветру, они не нужны ни для чего, разве кто–нибудь составит из них резной кленовый букетик раз–другой…

Аркадий шевельнул пальцами и почувствовал, как ладонь прижалась горячей кожей к дрожащим векам. Тонкой резиновой плёнкой охватили веки глаза. Потным лезвием полоснула куда–то под бровь прямая линия жизни. Зажглась искра — молния в небе или брызнувшие нервы.

Колёса, колёса. Они давно потеряли свою круглую форму и превратились в монотонный квадратный перестук бегущей дороги. Квадратный перестук. Неуклюжий перестук. Безостановочно стучащие колёса. Летящая за окном мокрая ночь. Мелькали красные и жёлтые огни, размытые по тёмным окнам дождливыми пальцами.

— Кто же всё устроил так? — прошептал Аркадий и почувствовал в висках вспухающие комочки накатившей головной боли. — Какая сволочь залила душу чернилами?

Он распластался на своём месте и тяжело и с сипением выплеснул из себя воздух, будто выливая жидкий чугун. Выдох выпустил наружу лёгкое привидение в виде прозрачной карты с изящным изображением червовой дамой с двумя разными лицами, впрочем, похожими друг на друга. Рисунок проплыл над головой Аркадия и набросил на него невесомую ткань–тень. Нарисованные дамы спорхнули с игральной карты и вытянулись в пространстве, оформившись в человеческий облик. А газовая ткань таинственно изогнулась, опустилась на Аркадия и окутала его сном. Две женские фигуры заботливо склонились над ним и улыбнулись.

В темноте зажглись их глаза и влажные губы.

— Спи, дурашка, спи, — в один голос шепнули они. — Сегодня в этом твоё единственное спасение. Сон проведёт тебя в нужную дверь. Ты только не теряй внимания.

Аркадий кивнул во сне головой и сказал, не произнося ни звука, то, что услышали только две стоявшие рядом женщины.

— Мне необходимо объясниться, девочки.

— Мы знаем, — ответили они. — Мы даже знаем, что именно ты хочешь сказать.

— Разве такое возможно? — удивился он. — Этого не знает никто. Я и сам лишь догадываюсь, будто в мутной воде руками ощупываю. Хочу сказать, но не знаю, что именно. Потому и хочу поговорить с вами, ангелы мои, что я должен разобраться в происходящем. Я же ничего не понимаю, запутался я. Сам себе руки перетянул жгутом, мозги клеем залил.

— Глупости, — ответила одна из дам.

— Ты не бурли, — проговорила вторая, — а полежи спокойно. Всё само собой прояснится. Понимаешь ты это или нет? Слишком много чувств. Они потопят, раздавят, сожгут, пожрут. Ты не справишься с чувствами. Они непобедимы. Они вне человека. Но ты добровольно запускаешь их в себя. Чувства живут из века в век, они бессмертны. Поэты слагают гимны в их честь, потому что находятся в услужении у чувств и стали их рабами. Чувства непобедимы. Страсть сильнее логики. Ты можешь превозмочь её на время, пересилить, но не убить. Ты сдержишь её, не дашь выплеснуться, но она всё равно останется в тебе и будет терзать… Не спеши, просто лежи и смотри. Пусть всё идёт перед тобой, а ты лежи и смотри…