Андрей Ветер - Стеклянная тетрадь

— Мама…

— Спи, миленький, — приблизились к нему глаза, и он узнал Наташу.

— Хорошая моя, — шепнул он, — милая, чудесная…

— Что с тобой, Сеpгуля? — она тронула губами его ухо.

— Добрая моя, за какие такие грехи послала тебе судьба мою беспутную душу?

Комната ответила глухим молчанием.

— Неужели я не способен ни на что хорошее в жизни? — Сергей обтёр взмокший лоб ладонью. — Для чего встречаю я людей? Зачем становятся они мне близкими? Почему женщины заставляют меня верить, будто я их глубоко и навечно люблю? Зачем обманывают меня? Какая же это любовь, когда руки нетерпеливо тянутся к женским грудям, а губы мои ищут женский голос в полураскрытом рту?

— Странно ты рассуждаешь. Можно подумать, что ты погубил всех женщин на свете своим неукротимым любовным нравом.

— Не всех. Может быть, даже очень мало, может, ни одной. Я не считал… Но ведь чтобы болела совесть, достаточно и этой одной. Для меня две–тpи женщины, с которыми я имел любовную связь, превратились в бесчисленную армию. Армия вошла ко мне в мозг с целью извести меня, сжить со свету, засадить в тесную комнатку психбольницы. Человеку не надо тысячу раз убить, чтобы превратиться в убийцу. Не требуется обокрасть всех повстречавшихся прохожих, чтобы стать вором. Достаточно одного раза. А иногда хватает одной лишь мысли, чтобы до самой смерти нести бремя неискупимой вины.

— Но как ты можешь сравнивать? — удивилась Наташа из густоты тёмного пространства. — Ты не совершал преступлений. В чувствах никого нельзя винить. Тебя любили. Ты давал радость, счастье!

— А им на смену приходили печаль и одиночество.

— Сергей, ты передёргиваешь карты, — повысила она голос.

— Жизнь, дорогая моя, сплошное шулерство. Бесконечное поле, засеянное ложью. Лично я уже не способен разглядеть истину. Меня обманули, когда в детстве объясняли, что есть что. Обманули. И это есть истина. Получается, что истина в данном случае — обман. Даже то, что мы с тобой обсуждаем, по сути своей является ложью, потому что мы пропускаем слова через водоём наших чувств, и слова окрашиваются в новый цвет. Глядишь, а истина уже подгримирована. Всматриваешься, и не понимаешь, что за физиономия перед тобой. Лицо, обыкновенное, чистое, простое, открытое, близкое и знакомое лицо Женщины преображается в Королеву, Самку или же Богиню. Под сочной многоцветной штукатуркой на лице дорогостоящей проститутки не всегда удаётся разглядеть черты своей тринадцатилетней дочери. В сморщенной маске мертвеца не узнаешь любимое лицо отца.

— Господи, о чём ты говоришь, Сеpёжа? — Наташа включила свет, но вместо неё на Сергея посмотрел толстый лысый врач в белом халате, который не застёгивался на большом животе.

— Будем, пожалуй, лечить. У вас, молодой человек, безобразное состояние. Так истерзать нервную систему! А известно ли вам, что нервные клетки… Впрочем, какая разница? Надо, голубчик, браться за ум и ставить всё на свои места. А то куда мы с вами придём?

Толстяк хрустнул накрахмаленным белым рукавом, вытер им сопливый нос, тщательно протерев обе ноздри, и извлёк из нагрудного кармана термометр и толстый шприц.

— Надо, голубчик, вливание вам сделать!

Сергей Павлович дёрнулся от врача в кровати, сгрёб в охапку пахучее больничное бельё и швырнул его в блестящую иглу шприца. Простыня задела лампочку, и свет пропал.

— Сеpёжа, что с тобой? — услышал он голос Наташи. — Плохой сон?

— Нет.

— Ты так сильно дёрнулся.

— Всё хорошо, Наталочка. Ты же знаешь, что мне всегда хорошо, когда я сплю. Я иногда вижу страшные сны и тогда посыпаюсь. Но едва открываю глаза, как с болью сознаю, что испытанный ужас был во сне, а не наяву. И мне становится нечем дышать. Ведь из сна, пускай из дурного, я вылез наружу, где нет сна, где бесконечная идиотская реальность, которая маразмом своим перещеголяла самый кошмарный кошмар… Боже, как я хочу спать!

— Сеpёженька, но ведь ты спишь.

— То есть?

— А что тебя удивляет? Разве ты видишь что–то сверхъестественное, что не может уложиться в рамки обыкновенного сна?

— Нет, — Сергей тихонько вздохнул.

— Тогда почему ты не веришь, что ты спишь? Или во сне обязательно должны летать на перепончатых крыльях всякие там абракадабры?

Сергей промолчал, почему–то немного смутившись, а Наташа продолжала говорить ему в ухо:

— Обыкновенный сон. Самый нормальный сон. Никаких превращений. Никаких чудовищ. Только ты и я.

— А ты кто? Я не вижу в темноте…

— Я твоя дочь, — ответила Наташа.