Цви Прейгерзон: Паранойя

Теперь Рут и Екутиэль встречались по вечерам — каждый вечер. Временами в сумерках слышался колокольный звон, быстро теряющийся в просторе полей и путанице оврагов. Следуя железнодорожному расписанию, тишину прорезали гудки паровозов, доносящиеся с близлежащей станции. Иногда молодые люди шли прогуляться за окраину, минуя пустую рыночную площадь. Безлюдный рынок усеян мусором и коровьими лепешками, настороженно смотрят запертые лавки и киоски, ветер таскает с места на место обрывки газет и клочки сена. По площади бродят гуси, не обращая никакого внимания на старого сторожа в темной накидке. Гудят провода на телеграфных столбах, колонной по одному марширующих от местечковой почты в направлении большого мира.

Рут и Екутиэль, держась за руки, шагают по темной дороге и болтают о том о сем.

— Девушка, — говорит Екутиэль Левицкий, — не позволите ли заново измерить ваш уважаемый рост? Похоже, вы подросли за ночь на несколько миллиметров…

Рут смеется. Нет, сегодня она такая же, как вчера. Девушка прижимается к сильной руке парня и вдруг начинает говорить, быстро и горячо.

— Касильчик! — говорит она. — Я так тебе благодарна за все это, так благодарна! Каждое утро я открываю глаза и думаю: вот солнце стучится ко мне в окно, вот ветер шумит в кронах деревьев, вот небо над моей головой, и вот она я, лежу с открытыми глазами — живая и счастливая… А иногда мой младший брат Бенци просыпается ночью и видит, что я плачу. И он бормочет, такой смешной и полусонный: «Ты что, с ума сошла? Ночь-полночь, спать надо!» — и снова засыпает, а я лежу и плачу от счастья.

Они доходят до места, где дорогу пересекает весенний ручей, и Екутиэль берет подругу на руки. Рут дрожит всем телом, крепко обнимает шею любимого.

— Мне кажется, — говорит она некоторое время спустя, — что мы уже миновали ручей…

— Нет еще, — уверенно возражает подруге Екутиэль.

Он несет ее вдоль берега реки, поднимается на небольшой откос и по пути целует, целует, целует девушку в сомкнутые веки.

— Это же удивительно, Рут, — шепчет парень, — до чего ты у меня маленькая. Прямо смешно…

Рут высвобождается и спрыгивает на землю, чтобы осмотреться. Перед ними лежит спящее местечко в прискорбном беспорядке домиков, дворов, подслеповатых окошек, пыльных кривых улочек и немногочисленных плодовых деревьев. Кое-где в окнах светится огонек масляной лампы — колеблющийся, малый, дрожащий. Лают собаки — одна за другой, от двора к двору, тут и там вонзаются в сумеречное тело небес кресты на колокольнях церквей.

— Касильчик, — говорит Рут умоляющим голосом, — пойдем отсюда. Каждый раз, когда мы стоим здесь и смотрим на наш городок, мне кажется, что перед нами кладбище…

И, взявшись за руки, они пускаются бегом, будто спасаясь от надвигающейся угрозы. Наконец, огоньки местечка теряются, скрытые холмами, и прохладный вечер весеннего месяца Эйяра обнимает молодых людей, остужает их разгоряченные щеки. Подставив лбы свежему ветру, шагают они по тропинкам. Равнина дружески принимает их в свои складки, стелет под ноги травянистые откосы, хвалится туманным, постепенно исчезающим горизонтом. Где-то на хуторе кричит одинокий петух.

— Я забыла рассказать тебе кое-что, — шепчет Рут. — Мне часто кажется, что нас подстерегает беда, страшное несчастье…

— Пожалуйста, Рут, — со смешком перебивает девушку Екутиэль, — оставь эти глупости…

— Страшное несчастье… — продолжает она, не слушая своего спутника. — Я была обычной девочкой из местечка, такой же, как все. И вот теперь у меня есть ты, ты целуешь мои глаза и гладишь мои волосы, и вечер такой чудесный, и все вокруг будто ложится нам под ноги. Мне сейчас хочется петь… или играть на скрипке. Мне кажется, что сейчас я играла бы не хуже, чем великие музыканты.

И вновь навстречу им выныривает из-за холма спящее местечко. Серое облачное небо нависло над убогими домишками, как воронье крыло. Тут и там мерцают в окнах крошечные огоньки. Тьма и безмолвие наползают на улицы и дворы.

Брызгами зеленоватого дождя скатывается со склона туман и топит маленький городок без остатка. Там, где только что лежало местечко, нет теперь ничего, кроме влажной зеленоватой ваты, — ни домиков, ни улочек, ни огоньков, даже собак не слышно. Ничего, кроме тумана…

Рут хватает Екутиэля за руку.

— Касильчик, — шепчет она, — мы с тобой теперь одни во всем мире…

Молчит юноша. Тесно прижавшись друг к другу, стоят они вдвоем на склоне холма, стоят и смотрят на огромную зеленоватую могилу.