Юрий Буйда - Ермо

После покупки у Игоря картины Джордж велел Макалистеру строго следить за тем, чтобы после восьми вечера в зале не оставалось ни одного реставратора: к Джанкарло нельзя было попасть никаким иным путем, кроме как через зал, а Джорджу вовсе не хотелось, чтобы о существовании убежища узнали чужие люди.

В последнее время Джанкарло увлекся мыслью о выходе из многолетнего затвора, и Джордж, хоть и без энтузиазма, поддерживал эти разговоры. Почему бы и нет? Джканкарло прожил несколько жизней: преуспевающий бизнесмен, фашист-романтик, спаситель людей от смерти; Протей в вымышленной стране-убежище; болтливый старикашка, тяготящийся анонимностью…

– Нужно сделать так, чтобы мое возвращение, так сказать, выход в свет стал сенсацией без скандала, – отбросив салфетку, заговорил Джанкарло. – Почему бы публике не поверить в некую легенду, которая никому не причинит вреда? Ну, скажем… – Пригубив вина, он с наслаждением развалился в кресле. – Ну, положим, я бежал от гестапо… в Аргентину… там ведь полным-полно итальянцев… И по приезде тяжело захворал: испанка или пневмония… Или еще лучше – автомобильная катастрофа, черепно-мозговая травма, повлекшая за собой частичную уграту памяти… я вычитал тут (он кивнул на стопку толстенных медицинских справочников), что утрата памяти случается довольно часто… Ретроградная амнезия – прекрасный диагноз. Мозг вытесняет травмирующие воспоминания до полной утраты воспоминаний о реальной жизни, предшествовавшей травме. Годы в больнице… – Он с грустным видом покивал головой. – Годы, годы в больничной палате. Человек, не помнящий своего имени – ничего не помнящий. Ни родителей, ни жены, ни друзей – никого. Человек, волею обстоятельств оказавшийся без прошлого и таким образом – без настоящего. Господин Между.

Джордж вздрогнул и уставился на Джанкарло. Когда-то, давным-давно, он назвал себя Господином Между, – но откуда об этом мог узнать этот шут гороховый? Совпадение? Или он тайком рылся в дневниках Ермо?

– Проходят годы и годы, – вдохновенно продолжал Джанкарло, – больничная палата, цветы на столике, один и тот же вид из окна: бескрайняя пампа – так ведь, кажется, в Аргентине называется степь? Пам-па. Нечто барабанное. Да… Прогулки в чахлом больничном садике, милая сиделка, постепенно влюбляющаяся в тихого пациента, их переплетенные пальцы, робкий поцелуй…

Ермо постучал вилкой по бокалу.

– Да, впрочем… – Джанкарло вздохнул. – Вспомнился какой-то старый фильм: больница, любовь… Не помню, чем там все кончилось – наверное, поцелуем в диафрагму. Итак, однажды что-то происходит… Джордж, вы должны мне помочь! Нужно сочинить событие, которое вызвало бы у нашего пациента потрясение, сравнимое с травмой. На больницу нападают индейцы, завязывается перестрелка, наш герой ранен, тяжело ранен – в голову, – но не смертельно, нет, ему делают операцию, после которой к нему возвращается память. Ба! Да я же господин Такой-то!

Он с гордым видом воззрился на Ермо.

Джордж поморщился.

Джанкарло вздохнул.

– Вот поэтому я и прошу вас о помощи, дружище. Это лишь самый грубый набросок сюжета, схема, едва развернутая фабула, которую важно теперь, что называется, прописать, насытить деталями, характерами, придать им достоверность, убедительность… Вам это под силу, Джордж…

– А вы можете вообразить себя в той новой жизни, в которую вам предстоит войти?

Джанкарло обмяк.

– Нет, конечно. Выражаясь вашими же словами, у меня нет речи для нового языка. – Дернул губами. – Болтовня… Утешение болтовней, Джордж, вот все, что мне осталось. Нет-нет, пожалуйста, я не стану себя жалеть. Выпьете еще стаканчик?

И они выпили за ретроградную амнезию.

…Завершение реставрации картины Убальдини они отпраздновали в маленьком ресторанчике на острове Сан Джорджо. Была ясная солнечная осень с ярко-синей изволнованной водой в каналах, стеклянно позвякивающими дворцами, жгуче-белыми голубями, кружившими над кампанилой Святого Марка.

– Такое чувство, будто я в Питере, в Ленинграде, стою у окна в Зимнем дворце и глазею на Биржу, – сказала Агнесса. – Словно все это уже было, уже видено… Как чудно!

Они ужинали вдвоем – у Игоря вдруг обнаружились срочные дела.

«Вы можете остаться здесь, – предложил Джордж. – Просто – пожить, передохнуть… и не думать ни о чем… Венеция – лучшая изо всех больниц, в которых мне доводилось бывать…» Игорь был вежлив и мягок.

«Спасибо, но мне тут подвернулась одна работа… Ведь мы живем, пока работаем, а остаться без работы – значит вернуться домой, в Союз. Боже упаси!»