Андрес Неуман - Барилоче

Костер посреди площади похож на оранжевый куст, который со всех сторон треплет ветер. Старик с Такуари в последний раз поглядел на него, пока, прихрамывая, разворачивался в другую сторону. Одна бровь кровоточила, ребра саднило. На секунду он засомневался. Хотел было пойти назад, но враждебные взгляды горстки нищих заставили его передумать. Проспект Девятого июля был такой бесконечный и такой пустынный, что смена огней светофоров казалось какой-то нелепой шуткой или ошибкой ночи. Обелиск вдалеке указывал на письмена, начертанные на расплывчатом, необычном небе. Ощущая самый страшный в своей жизни холод, старик с Такуари поднял воротник и пошел, с трудом переставляя ноги. Он по-прежнему слышал, как на площади выкрикивают ругательства и приветствуют его бегство раскатами пьяного гогота. Не останавливаясь, он посмотрел на свои ступни, босые и грязные. Он мог понять, что его лишили еды и скамейки для сна, мог понять, что его избили за отказ уйти с площади, но зачем им понадобились старые сапоги, если они не собираются их носить? Они даже не позволили ему подобрать их, когда он поднялся с земли, и кто-то двумя пинками отфутболил их далеко. Теперь старик с Такуари шел вниз по проспекту Независимости, стараясь остановить кровь, с окоченевшими ногами и лодыжками. Вдалеке костер, похожий на огненную птицу в кольце оборванных силуэтов, махал крыльями, не взлетая.

Деметрио нанялся учеником часовщика в маленькую мастерскую напротив городского рынка Лануса, в двух кварталах от дома. Он должен был работать у толстяка Маскарди с девяти до двух и с четырех до девяти, сортировать по размеру колесики, маховики, пружины и шестерни, пробивать отверстия в кожаных ремешках для наручных часов и, помимо прочего, протирать стекла и подметать пол после рабочего дня. Позднее, когда Деметрио заслужил доверие толстяка, тот разрешал ему изучать кристаллы кварца испорченных электронных часов, которые им приносили в починку, и, если работы было не много, объяснял устройство удивительного революционного изобретения: атомных цезиевых часов. Со временем время меняется! возбужденно восклицал толстяк, и был совершенно прав, по крайней мере, в отношении Деметрио, которому пришлось расстаться со своим возрастом, повзрослеть в одночасье, как пророчила его мать. Правда, ее пророчество не предполагало, что они останутся в доме вдвоем.

На первую зарплату Деметрио купил старенький телевизор неизвестной марки, с двумя бельевыми прищепками на антеннах и еще одной, прижимавшей переключатель каналов, аппарат имел вполне сносный вид. К тому времени его мать начала приходить в себя, немного спала по ночам, проявляла какой-то интерес к телевизионным программам, ходила за покупками, в одиночестве бродила по кварталу. Когда Деметрио приходил домой, они обедали, смотрели новости, а потом говорили о часах или о Мартине (об отце — никогда) до тех пор, пока толстяк не открывал мастерскую после перерыва. Несколько месяцев назад медицинская комиссия признала Деметрио негодным к воинской службе из-за плоскостопия, но все равно он стал единственным кормильцем в семье и не был обязан, как Мартин, служить в армии — брат изредка писал, что планы продолжить военную карьеру и проблемы в гарнизоне Неукена пока не позволяют ему их навестить. Деметрио курил много, как никогда, а по выходным продолжал складывать пазлы. Над своей кроватью он повесил портрет Мерилин Монро, с обольстительной улыбкой наблюдавшей за его одинокой половой жизнью. Вот уже несколько месяцев он не писал писем, все равно она ни разу ему не ответила.

В учениках у толстяка он проработал около полугода. А потом, поскольку родительские сбережения закончились, а зарплата в часовой мастерской Лануса не росла, Деметрио несколько раз съездил в столицу, и в один прекрасный день вернулся, получив место помощника часовщика на улице Эсмеральда. Путь был неблизкий (поездом до вокзала Конститусьон, потом — на тихоходном, переполненном автобусе, и, наконец, несколько улиц пешком до Эсмеральды), зато платили почти в два раза больше, чем в Ланусе. Деметрио не забывал толстяка Маскарди и иногда его навещал. Мастер выходил к нему в синем фартуке, с карманом, набитым пинцетами и миниатюрными отвертками, и приглашал выпить с ним матэ. Со временем время меняется, парень! Но уже тогда Деметрио начал подозревать, что в жизни некоторых людей время не меняется никогда.

Лично мне свобода всегда казалось такой штукой, которую лучше не искать, если она все равно не про тебя, но Деметрио постоянно об этом говорил, о том, что хочет быть свободным, не знаю, как будто можно — раз! и послать все к черту. Я, дорогой мой, предпочитаю думать о том, как прокормить своих сыновей, говорил я ему, но он с каждым разом все меньше меня слушал, общаться с ним стало невозможно, что делать. Так сложилось.