Павел Мухортов - Повести и рассказы

Она, кажется, пребывала в состоянии женщины, трогательно переживающей разлуку и скорую встречу, и напрасно старался он отделить одно от другого, потому что два чувства, как видно, сжились и разорвать их было немыслимо.

Руку левую ее украшал красный пластмассовый браслет из пластин, сложенных гармошкой, и мельхиоровое кольцо с фианитом, в ушах — серьги, как грозди красной смородины. От одежды исходил благоухающий запах «Чарли».

Повернулась блондинка неожиданно, и столкнулась с Алексеем, и кофе в чашечке, поддерживаемое на пластмассовом блюдечке, выплеснулось на шарообразное пирожное.

— Ах, осторожней!

— Извините, нечаянно получилось, — пробормотал онемевший Алексей. В замешательстве он вместо сигарет взял сок.

— Что же вы взяли один сок? — спросила она с сожалением или участием, когда он рассчитался с продавцом.

— Вы знаете, х-м… забыл деньги.

Они прошли под белые зонты со свисающей бахрамой, где отдыхала с артистическими манерами молодежь, и сели за белый столик и она, должно быть, увидела в нем то, чего в других людях до сих не замечала, потому что начистоту спросила его о том, кто он такой, аферист, авантюрист, игрок или прямой, как трамвай, человек, коих уже трудно сыскать, на что он ответил, что как специалист по сплавам занимается в Риге институтскими делами, которые сидят у него в печенках, и что жизнь, несмотря на возраст, порядком швыряла его, что он вовсе не кто–то, а че–ло–век, и что по–прежнему верит в себя и в людей, и все это сопровождалось забавными шутками; и она, смеясь, снова спросила, о чем он мечтает, и он единственный раз ответил совершенно серьезно, что хотел бы стать нужным людям.

— А вы откуда, если не секрет? — спросила она.

— Из Львова, завтра уезжаем с коллегами. — Алексей чувствовал, что навязчив, и оттого смущался. — А правда, что Рига прекрасна вечером, когда народ исчезает с городских улиц?

— Правда. Могу показать. Как вас, кстати, величать?

— Алексей.

— Ядвига. Пойдемте, Алексей!

Они вышли из кафе и повернули направо. Миновали парк с фонтанами, планетарий, гостиницу «Латвия», где его ждали голодные коллеги. Улочка вывела их к красно–кирпичному костелу. Это был центр Риги, где новь ужилась с веками прошлыми, где булыжные мостовые, зажатые каменными пирамидообразными домами, походили на желоба лабиринтов, и не один приезжий, бродив по этим местам, частенько путался в закоулках, останавливался, ругался про себя, а потом надолго задирал в любопытстве голову, любуясь и восхищаясь мастерством древних зодчих. Медные лучи июльского солнца в этот час лениво катились по черепичным буграм крыш и, поиграв на вычурных витых чугунных прутьях балконов, позолотив стекла, тонули в оконных проемах, а задремавшие улицы также лениво перекрывали тени, и свет не пробивался, и какая–то особенная тихая красота окутывала кварталы.

— Здесь живет Раймонд Паулс, — кратко сказала она. Алексей тайно любовался Ядвигой. На вид ей можно было дать двадцать три. Если б он знал, что этой довольно странной привлекательной женщине гораздо больше, и что соседи сказывают о ней всякие небылицы, будто по вечерам в ее комнате раздаются душераздирающие крики, будто «чокнутая» содержит притон, будто приходят к ней под утро и вечером мужчины гуртом, он быть может не шел сейчас рядом.

— Осторожней! — Ядвига схватила за руку споткнувшегося Алексея, и по телу его пробежали приятные мурашки.

— Руки у вас удивительные.

— Это вовсе неудивительно, — перебила она, — вы не первый это замечаете. Просто я нервный человек. Во мне наверное лишние заряды. Например, чувствую руками тепло человеческого тела. Если оно холодно, мне неприятно, даже страшно. И выясняется, что человек этот действительно нехороший в чем–то. А вот вы например, когда стояли за спиной в очереди, меня согревали своим теплом на расстоянии.

— Да? — Алексей зачем–то, словно близорукий, поднес к глазам ее легкую руку ладонью вверх. — Чертовски интересно!

— Ничего интересного! Мы, в принципе, обошли весь центр города и старую Ригу. Моя экскурсия закончена. Одиннадцатый час.

— Неужели?

Они стояли посреди маленькой площади неподалеку от набережной, за которой через Даугаву изогнулся мост с зажженными фонарями. Стволы дореволюционных пушек нацелились за реку. Пахло гарью, источавшейся от асфальта, шумящей водой. К остановке подъезжал троллейбус.

— Вы сами найдете гостиницу?

— Можно я вас провожу?