Павел Мухортов - Повести и рассказы

Но зимой за два отпускных дня, проведенных в доме друга, ту зависть сменило недоумение. В глазах Чижова, мельком, невзначай как бы поглядывавшего на погоны, светилось неясное для Люлина сожаление и, уезжая, Валентин поразился когда Андрей, потупившись, неожиданно для Люлина сказал задумчиво во Внуковском аэропорту: «Я, Валюха, наверное, летом приеду…»

Не давал покоя взгляд Чижовап, в нем сквозил укор. И четыре года Люлин ломал голову, что заставило Чижова поступать во второй раз. «Выходку его припомнили и завалили». И после новой неудачи, после года службы на Тихоокеанском флоте, в третий раз он подал документы. Встретились уже в училище. Чижов? Курсант? Глаза его светились торжествующей радостью, но Андрей никак не влезал в привычном представлении Люлина в военную форму — остроумный, вольный в поступках парень, с утонченным вкусом.

Стояла глубокая осень. Поздним вечером заморосило, туман запеленал город. Таинственно горели фонари. Голодный, без копейки в кармане Люлин гулял в уединении по засыпающим мостовым и, поеживаясь, посматривал на окна. Он любил заглядывать в окна. Хотелось постучаться и по душам поговорить с живущими там.

Встречный ветерок обдавал моросью. До конца увольнения оставалось еще два часа. Люлин отирал лицо шершавым рукавом шинели. Он шагнул в переулок и тут невдалеке различил окна молодежного бара, праздно озаряемого красно–голубыми огнями, и сразу оторопел, затоптался. Он с тоской смотрел туда, где весело и пьются пьянящие коктейли, и шуршат, переливаясь, платья смазливых девчонок, виснущих на опрятных мальчиках. Он пошарил в кармане. Пусто. И захотелось, ни минуты не медля, уйти отсюда. «Загубил молодость. Загубил, — вертелось в голове. — Откуда эта озлобленность? Столько озлобленности! Откуда обида? Из–за чего? Оттого, что не испытываю удовольствия.

— Эй, брат! — из глубины переулка вынырнул парень. Он приблизился, без шапки, в куртке нараспашку, с белеющей на груди тельняшке, подступил, весь напряженно–энергичный, сунул шершавую ладонь, одновременно как–то шутливо выговорил: «Вечер добрый брат». И в темноте проступило бледное худое лицо, с едва заметной усмешкой, короткие мокрые волосы с островками седины. Люлин, охваченный волнением, замялся, кашлянул, виновато улыбаясь, с расстановкой сказал:

— Добрый. — И ощетинился. — А в чем дело? («Чего он от меня хочет? Подкалывается? Драка нужна? Повод?»)

— Да ты погоди, погоди, — с задышкой басил незнакомец и тянул Люлина за рукав шинели. — Три дня как я оттуда. Понимаешь, брат? — Он был пьян и жалок, но силен. — Один я, брат. Идем со мной! — Он нервно мотнул головой в сторону бара.

«Чушь сморозил», — устыдился Люлин и отвел глаза, сказал тихо:

— И звини, у меня нет денег.

Ветер обдал их новой волной мелкого дождя. Парень дышал с присвистом, легкие словно изрешечены.

— Зато у меня есть. Идем…

Лейтенанты разошлись по ротам получать документы.

Люлин чувствовал усталость. Тело ныло, фуражка от малейшего движения скользила по потному лбу и от трех сигарет, выкуренных ранее натощак, кружилась голова. В парящей белоснежной рубашке, ворот которой подпирал черный галстук, в кителе и брюках, сшитых в аккурат по фигуре, казалось тесно, липко. В душе нарастало что–то незнакомое и тревожное.

В канцелярии было как после разгрома. Пиная вороха бумаг, озабоченный командир роты подбирался к сейфу и выдавал документы, одаривая всех грустной улыбкой. С выпуском кончилась его грозная красота, и усы не топорщились молодецки как прежде. Люлину показалось, он даже постарел за эти дни. Глаза утратили живой блеск. Валентин хотел обняться с ротным, но лишь протянул руку, и снова шевельнулось в душе что–то тяжелое.

Получая в финотделе деньги, Люлин притворно шутил. Деньги, мечта курсантских дней, полтысячи, упакованные в пачки, приятно отягчали карман. Но и деньги не слишком обрадовали его. «Ты доиграешься, парень, — недовольно ворчал он. — Заимел диплом. Двадцать один стукнуло. И недоволен? Счастье стороной обойдет».

Друг, Сергей Лесков, попросил подождать. Люлин спрятался в тени толстых каштанов. В пышных кронах полоскались солнечные лучи, бились в стеклах старых корпусов; когда–то в училище воспитывались юнкера. И уже не юнкера, и не курсанты, а молодые офицеры высылали на аллею, зашумели, загомонили, как на базаре. Бывшие курсанты третьего батальона.

Люлин снисходительно взирал на праздную суету. Он представил неблизкий путь в провинциальный курортный городишко, где их ожидал заказанный зал в ресторане, торжества, бессонная ночь и пожалел, что вынужден побывать там. Хотелось сию минуту забыть эти четыре года, проведенных за оградой, проститься навсегда с ушедшей здесь юностью. Он давно жаждал покоя. «Забиться в гостиничный номер. Там душ. На славу можно всполоснуться. Скинуть форму. И стоять до посинения под холодными струями. А потом нырнуть в постель. Закутаться в сыроватые простыни. Выспаться всласть за все эти годы».