Валерий Митрохин - Афорист

Эготерапия:

Наша профессия опасна тем, что, сочиняя, мы научаемся (привыкаем) лгать. Сначала другим, а затем и себе. Потому–то мы так всегда необъективны по отношению к себе. С годами мы перестаём знать самое главное — истинную цену своего таланта. Завышая её, мы, в конце концов, утрачиваем дар. И становимся нелепыми, ничтожными во тщеславии своём, несчастными.

Группа захвата в бронежилетах, лёгких, как поролон, и непробиваемых, как сталь, шла, не петляя, не прячась.

— Безнадёга полная. Они нас не боятся, — сказал Вовс, и, вскинув автомат, выпустил опереточно прозвучавшую трель. Ему самому она показалась треском детской игрушки. Не поддержанная, она захлебнулась. «Калашник» вывалился из вдруг ослабевших рук. И Вовс успел себе подумать: надо было взять что–то полегче, какой–нибудь «Бузи». И повалился туда же — вниз, в розовую воду, похожую на вино мускат, жадно хлебнул её и услышал трель, но другую. Похожую на соловьиную и улыбнулся тому, что они, его соратники, поддержали его и пошли на прорыв.

— Туда дураку и дорога, — процедил Параскева, — Нечего было рыпаться. Снайпера не дремлют.

— Так будем перебиты все, если не прислушаемся к рекомендациям Хакхана, — произнёс кто–то.

Но Параскева даже не оглянулся, чтобы увидеть этого человека. Он приказал взять Вовса на носилки.

Кто–то склонился. Пощупал пульс. Ладонью у горла показал, что мертв.

Хвойные деревья тоскуют о том, чего не имеют. Поэтому осенью они колючими кронами своими, словно сетью, ловят листву. А потом до холодов, до раздевающих ветров стоят в этом чужом наряде, как бедные дети в обносках.

Разговор на почте:

— Строчную «в» ты пишешь так, что она походит у тебя на муравьиную матку.

На фиолетово–чёрном небе воссияли звёздные буквы: Альфа и Омега.

Рэн:

— Зря ты на Пур — Шпагатова бочки катишь. На днях он по ящику весьма красочно приделал Хакхана.

— Флюгер показывает перемену ветра.

— Ты бываешь несносно несправедлив.

— Надеюсь, ты не злоупотребляешь моим служебным положением? Не смотришь телевизор в рабочее время.

— Просто у меня был критический вечер.

— Я уже и не помню, как включается этот ящик. По вечерам допоздна в заведении.

— Ну, так послушай меня. Хак этот хан устроил пресс–конференцию. Всякие там отрепетированные вопросы–ответы. Ну, и вдруг встаёт наш Пурик и глумливо так, потупясь, спрашивает: мол, а вы, глубоко уважаемый претендент, исполняете на рояле или каком ином инструменте «Реквием» Амадея Моцарта?

Хак снисходительно так усмехнулся, развел руками: мол, я был депортированным ребёнком, учиться музыке возможности не имел. И Пурец, ещё больше засмущавшись, извинился и, ещё глубже уважая претендента, спросил: «А вы не скажете мне, какое лекарство лучше от алкоголизма — антабус или тетурам?» Хан глядит на нашего Шпагата, как на ребёнка, говоря: «Дорогой мой, я не врач. Проконсультируйтесь у нарколога».

— И правильно.

— Постой, Пиза! Послушай дальше. Тогда Шпагат поднял свои кроткие глазёнки и спрашивает: «Бездонно уважаемый Хакхан, а где надо учиться, чтобы стать президентом?»

Хак этот хан даже рот открыл: «Насколько мне известно, такого учебного заведения пока что нет».

«Во всяком случае, — добил его невинным тоном Пурим, — не в сельзотехникуме, который вы с отличием закончили, будучи отнюдь не депортированным ребёнком, а сыном вполне благополучных родителей корейской национальности».

— Это его спецслужбы, обеспечив информацией, напустили на самозванца.

— И чем это для того и другого может кончиться?

— Шпагат получил хороший гонорар за услугу. А движение аборигенов обезглавлено.

— Надо же, и не побоялся, что его зарежут.

— Шутов не казнят, просто их посылают к шутам, говоря при этом: на шута ты здесь нужен!

Люби собаку, которая тебя укусила, особенно в течение десяти последующих после такой её любезности дней.

Не так ли и с женщиной? Пока не кончится «контрольный период», мы её наблюдаем и бережём. Правда, бывают случаи, когда в течение этого срока удаётся к ней привязаться и даже полюбить.

— Жизнь — это Олимпиада, где идут соревнования по всем видам. Например: зависти, подлости, ненависти… И конечно же, Доброты и Любви.

— Нет, Чемпионат Любви — это весна.

Аттракцион в «Афродизиаке»:

В клетку с тигром вталкивают нагих девиц — черную и белую. Те поначалу верещат от ужаса, а потом начинают играть друг с дружкой. Валяются на звере, как на матраце. А тот лишь зевает. В перебивку Ерик диким голосом что–то шаманит.