Валерий Митрохин - Афорист

«Сад воды» — не правда ли, сюрреалистическое название!

Неделю, пока длился кризис, Муст не отходил от постели брата.

Тык — тук — так — ток — тюк — тик — тёк.

— Мне приснился кошмар, — первое, что произнес, едва шевеля обветренными губами, Вовс. — Ва умерла.

— Как?

— В моём сердце.

«Вовс, хоть и потерял много сил, непременно выздоровеет. Это не физика, это нервы» — размышлял Муст всё это время.

Внезапно сам почувствовал себя неважно. Ощутил вдруг, что отрывается от брата. Оставляя в его руке свою руку.

Безумие заразно.

Слова мои вновь не имеют силы. Гений.

Неофициальный символ Цикадии — памятник Гению у абортария.

— Жениться на такой!? — Муст воззрился на Вовса с неподдельным изумлением. — Что ты, брат! Встречаться с ними вообще–то можно, чтобы своих не портить. Но жить…

— Но чем она хуже наших?

— Наша баба нарожает тебе наших детей! Да! После пятого ребёнка она уже не женщина, а машина. Но зато с такой можно продолжать род.

— А любовь?

— Вот если тебе нужна любовь, не бросай ту, чужую. Наслаждайся ею. Но жениться надо на своей. Это завет предков.

— Ну, это уже слишком. Советоваться об этом ни с тобой, ни с кем бы то ни было, я не собираюсь.

— А я хочу только добра всем и, прежде всего, тебе.

— А я понял, чего ты добиваешься. Ты не земли и свободы хочешь, ты хочешь присвоить время. А это невозможно.

— Вот не жалеешь ты меня, сам не понимая, что никто не пожалеет тебя, когда меня не станет.

Беседа с посетителем:

— Слушай, ты — депортированная бедняжка, ты обещаешь мне закрыть моё заведение?! На меня подобные угрозы не действуют, — говорил Пиза, невежливо почёсываясь. — А знаешь почему?!

— Догадываюсь, — вдруг стушевался Бабуш.

— Это тебе только кажется, что ты такой догадливый, — продолжать грубить хозяин «Афродизиака». — Я не боюсь вас, потому что давно и качественно вылудил себе нутро. Оно у меня луженое! Понял?

Афина и афиша.

Ва — Тама:

— Ну вот, снова у меня никого нет.

— Найдётся кто–то. Молодая ты ещё. И красивая.

— Зачем же мне кто–то. Мне нужен некто.

— Волос растёт — и то больно. А тут целое, да ещё такое сложное чувство сквозь тебя пробивается.

Чай из камелий.

Левкой — не камелия.

Спит сад под боком автострады.

Она ревёт и день и ночь.

Его будильник — стон услады,

Которую не превозмочь.

Его разбудит вздох любви

Промеж Землей и Солнцем.

Его разбудит треск плевы.

Прорвавшейся под лонцем.

Самый надёжный сторож — это вор. Бывший, если можно предположить, что вор может завязать. Надёжен потому, что знает, как можно взять то, что плохо лежит.

… а стремящийся к злу стремится к смерти своей. Притчи, 11,19.

— Жизнь моя проходит нелепо, бездарно! Так я говорю себе, когда забываю о тебе, моя Ва! Сейчас же я говорю и себе, и тебе, дочка! Нет! Нет! Нет! Я живу не зря. У меня есть — красивая и талантливая — Ты. Я думаю, что именно ты и сделаешь то, ради чего существует весь наш род.

— Что такое ты имеешь в виду, папа?

— Я говорю истину.

— Не пугай меня. Я боюсь такой жизни!

— И правильно делаешь. Лишь тот, кто боится жизни, живёт полно. Ибо страх — признак полноценности.

Уличный трёп:

— Ты чего торчишь? Сахару нажрался?

Послушаешь, как складно и пугающе убедительно говорит, оторопь берёт. Глянешь: под носом у оратора прыщ — и весь страх проходит. Не верится, что такой может быть опасен. Хотя, наверняка, чаще всего именно такие вот мозгляки и таят в себе подлинную беду. Быть может, в силу своей, покрывающейся прыщами, неполноценности.

Серебряная трость лунной дорожки. Автор.

Совершенства не достичь, хоть умри. И умирали, и умирают, не зная, что совершенство относительно. Так что не ждите от меня ни совершенства, ни смерти. Перед вами лишь то, на что я способен. Быть может, на пределе сил, но не более того. Автор.

Из подслушанного:

— У них все бабы в роду такие, красивое сучье племя.

— Наша жизнь напоминает сказку.

— Чем же?

— Правдоподобием.

— Среди нудистов есть такие, которые отправляют свои половые потребности в присутствии детей.

— Я бы таких на площадях казнил.

— Публичная казнь — это средневековье.

— Вся наша жизнь — средневековье. Нет ни прошлых, ни новых веков, есть просто время человечества, разбитое на периоды. Не Богом, а людьми для пущего удобства потребления.

От автора:

До сорока примерно лет мы можем и, в общем–то, должны (обязаны) хотя бы заглянуть в иномирие. Тот, кто сумел это, а ещё лучше побывал там, более не нуждается в «кодле». Он становится одинок. То есть, способен жить не суетно. Ему больше не угрожает великий грех «кумиросотворения». Не признаёт он ни вождей, ни прочих лидеров. Его невозможно увлечь или вовлечь. Для него становится характерным всякое понятие, начинающееся со слова «само». Само–стояние, само–сознание, само–обеспечение и т. д. Ибо он увидел и знает нечто, позволяющее оставаться спокойным и уверенным во всём, что происходит с ним каждое мгновение. Ибо он знает наверняка: всё происходит не случайно, но целесообразно, то есть имеет важный (значительный, высший) смысл.