Рейнеке Патрик: Из жизни единорогов

Говорят, раньше он всегда ходил с наушниками, из которых временами явственно доносились звуки какой-то никому неведомой классики, каждый раз разной. В этом вопросе сотрудникам читального зала удалось все-таки воззвать к его читательской совести. Он перестал включать свою потайную аппаратуру на полную мощность, находясь в зале, но теперь каждый час, как по будильнику, покидал заваленный книгами стол и отправлялся на лестницу восстанавливать музыкальный балланс. По пути в систематику или ГАК можно было видеть его одинокую фигуру: руки в карманах пальто, неспешные шаги меряют каменный в шашечках пол. На фоне античных надгробий и древних каменных стел с эдиктами его черный силуэт смотрелся особенно романтично.

Он был нечеловечески красив, этот читатель Штерн. Ростом на полголовы выше меня, с темными в легкую волну волосами, тонкими черными бровями, изысканнейшим профилем и пронзительной синевой глубоко укрытых за длинными ресницами глаз. У него была безукоризненная осанка; белые манжеты, выглядывавшие из рукавов его пальто поражали своей белизной; шелковый нашейный платок, который он повязывал под воротник рубашки, никогда не был мятым. Добавьте к этому бархатный баритон, чуточку надменный, почти всегда насмешливый взгляд и категорическую неспособность улыбаться.

Естественно, с такой внешностью он не мог не провоцировать «серпентарий» на бессознательное кокетство и даже на вполне осознанный флирт. Но все их незамысловатые поползновения каждый раз натыкались на ледяную стену его выразительного молчания и удивительно прекрасных глаз. Обладая всеми данными прирожденного сердцееда, он как будто бы полностью отсекал для себя такую возможность, что, разумеется, не могло не выводить девушек из душевного равновесия.

— Нет, Стась, ты представляешь! Ляля, наша Ляля, улыбается ему самой нежнейшей из своих улыбок и говорит: «Какие у вас интересные запонки!» А эта дубина стоеросовая…. даже не меняясь в лице… небрежно так еще поворачивает голову, как будто впервые видит, что у него на там манжетах… и отвечает ей с безразличием: «Да, интересные». И продолжает писать! Даже взгляда на Лялю не поднял.

— Зато однажды сказал Ляле, что у нее чудные брекеты!

— А Лизавете заявил, что у нее выразительные верхние клыки!

Клыки у Лисы, и в правду, выразительные. Я всегда, когда гляжу на нее, втайне завидую ее вампирской улыбке.

— Может быть, он просто комплименты не умеет делать? — предполагаю я.

— Да он вообще не знает, что это такое!

Меня очень веселят их рассказы, потому что, если признаться, я всегда в глубине души хотел выглядеть так, ну или почти так, как он. Но по счастью жизнь такова, что те, кто выглядят потенциальными донжуанами, редко ими оказываются, а вот такие невинные с виду уродцы, вроде меня — очень даже запросто.

Обмен взаимными любезностями, как известно, затягивает, и ко времени моего поступления на работу, для женской части забарьерного пространства это уже переросло в своего рода игру — вывести читателя Штерна из равновесия. Особенно занимательна эта игра была тем, что выиграть в нее было практически невозможно. На него кидают нежные взгляды, суровые взгляды, нарочито равнодушные взгляды. С ним разговаривают то ласково, то предупредительно вежливо, то напротив, откровенно хамят. Его спрашивают — вот уже в который раз, — не хочет ли он оставить свое пальто в гардеробе, как вариант того же вопроса — не хочет ли он раздеться. Дальше по логике следует «выпить кофе», «сходить в кино», ну и так далее. В эту игру играют все, даже Нинель Эдуардовна. Даже Лиса! «Старшая сестренка» Лиса, устроившая меня к библиографам, которая презирает мужчин уже за одно то, что они не похожи на женщин. Даже она — нет-нет, да и задаст ему какой-нибудь дурацкий вопрос томным голосом, только бы посмотреть на его реакцию.

Реакция, надо отдать ему должное, у него всегда безукоризненная. Он покорно переписывает заявки и выслушивает отказ принять больше десяти штук, вежливо, и не сказать, чтобы всегда односложно, отвечает отказом на все предложения. Но взгляд его при этом — если, конечно, он удостаивает вас взглядом, — до такой степени красноречив, что, как говорит Лиса, руки так и чешутся дать ему затрещину. Понятно, что эта игра может длиться вечно.

Вследствие того, что девочки отказываются — в дисциплинарных целях — принимать у него заявки без шифров, он регулярно досаждает еще и библиографам. Что же до моих напарников, которые, несмотря на свой возраст, остаются обычными книжными подростками в мятых джинсах и растянутых свитерах, то у них «этот фраер» по определению не может вызывать ни малейшего сочувствия. Но и с ними, как выясняется, читатель Штерн ведет себя вызывающе. Он задает вопросы, на которые они не знают, как реагировать, он приносит кучу неверно оформленных заявок, из которых не разберешь, что именно ему надо, и у него ужасающе широкий круг интересов. Последнее обстоятельство порождает подозрение, что он зарабатывает на жизнь составлением библиографий, потому что не может же нормальный человек столько читать, причем из разных областей. Результатом этой «догадки» является то, что, подобно библиотекарям, обычно идущие навстречу читателям библиографы, в отношении читателя Штерна начинают жестко следовать должностным инструкциям (отчасти вымышленным): в ГАК не водить, перед посещением предметного и систематического каталога запрашивать письменный список искомого, перечень иностранной литературы для уточнения шифров — на отдельном листе.