Константин Пятковский
ПОСОБИЕ ДЛЯ ЖЕЛАЮЩИХ ПОСТУПАТЬ В МЕДИЦИНСКИЕ ВУЗЫ
(Сборник тематических ситуационных задач для самостоятельного анализа)
В этой жизни все мы — ученики. Никто из нас не знает, когда прозвучит звонок и Учитель прикажет сдавать контрольную работу…
Работая над «Пособием…», автор не имел намерений кого–либо поучать. Он сам ученик.
«Пособие…», несмотря на свое название, не является специальным медицинским изданием и рассчитано на широкий круг читателей.
«Пособие…» не является завершённым произведением. Оно уже неоднократно дополнялось и дорабатывалось. Каждый день жизни подсказывает новые сюжеты. Автор вносит коррективы в «Пособие…», жизнь указывает на ошибки автора…
Чего нет в «Пособии…», так это выпестованной профессиональными литераторами монументальной фигуры врача–героя. Именно по этому поводу автору приходилось слышать слова разочарования и даже раздражения некоторых читателей первого издания «Пособия…». Автор считает своим долгом предупредить: и во втором издании врач остаётся простым смертным человеком, которому присущи обычные для человеческого рода недостатки, пороки, потребности…
Несколько слов о жанре «Пособия…». Надеюсь, что профессиональные публицисты простят меня, если я назову «Пособие…» репортажем. Репортажем, который пишется в журналистской командировке продолжительностью в жизнь.
Вся наша жизнь уходит на то, чтобы научиться пользоваться ею.
Пьер Буаст
ВСТУПИТЕЛЬНАЯ ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
(«С другой точки зрения…»)
Врачиха была старая, толстая, антипатичная и работать явно не спешила. Медсестра отличалась от своей «шефини» лишь немного меньшим возрастом. Создавалось впечатление, что они собрались в кабинете главным образом для того, чтобы обсудить накопленные за нерабочее время проблемы. Я уже минут пять сидел в кабинете, а мной и не думали заниматься. Сестра перекладывала из одной посудины в другую какие–то инструменты, а врачиха что–то записывала в свои многочисленные бумажки. Разговор при этом явным образом касался подробностей чьей–то семейной жизни. В конце концов их внимание переключилось на меня. Как и в каждом из предыдущих кабинетов, стандартный диалог:
— На что жалуетесь?
— Я здоров, медкомиссию в стройотряд прохожу…
— Давайте Ваши бумаги, я отмечу.
— Спасибо. До свидания.
— Будьте здоровы.
В следующем кабинете примерно то же самое. А ещё перед кабинетом высидишь очередь: никто не хочет понять, что тебе незачем сидеть полчаса под дверью ради минутного дела. И всё только для того, чтобы здоровый человек получил справку, что он здоров. Вообще, досадно относительно здоровому человеку тратить время на поликлинику. К тому же, если там в каждом кабинете такие…
………………………………………………….
Я теперь часто вспоминаю этот и ещё некоторые подобные эпизоды. Теперь, когда сам много лет, приходя на работу, надеваю белый халат. Вообще, на многие вещи интересно взглянуть с другой стороны. Многие вещи интересны с другой точки зрения. Например, «Мысли и сердце» Амосова я читал дважды: школьником и относительно недавно. Две разных книги. То есть: слова одни и те же (зажим, иглодержатель, верхушка сердца, комиссуротомия…), но смысл совсем иной. Совсем… Будто французская песня до и после изучения французского… Нет, не то сравнение! Будто до и после многих лет жизни в Париже.
………………………………………………….
Сегодня я на поликлиническом приёме. Больных не так уж и много. Вот вышла бабушка после промывания слёзных путей. Сестричка собирает инструменты. Мне ничуть не мешает её рассказ о вчерашней свадьбе дочери. Я помыл руки и делаю запись в бабушкиной карточке. Я должен это сделать. Непонятно только, почему не может подождать две–три минуты молодой человек, второпях вбежавший в кабинет…
………………………………………………….
Возможно, я когда–нибудь перечитаю «Мысли и сердце» в третий раз…
* * *
ВСТУПИТЕЛЬНАЯ ЧАСТЬ ВТОРАЯ
(О «хороших» и «плохих»)
Почему я начинаю свою книгу с таких объёмных вступительных частей? Наверное, это попытка зародить в читателе мысль, что любая оценка любого поступка является субъективной. Нет, я не собираюсь никого учить. Я сам пришёл к такому выводу слишком поздно, чтобы быть чьим–нибудь учителем.
Когда я был совсем маленьким, я делил всех людей на хороших и плохих. «Папа, а этот дядя — хороший?» — спрашивал я и удивлялся, почему отец иногда надолго задумывался. Ведь всё было просто, как в кино: красные — хорошие, белые — плохие; наши — хорошие, немцы — плохие; вьетнамцы — хорошие, американцы — плохие. И т. д.
Читать дальше