Эльдар Ахадов - Северные рассказы и повести

Не только одна работница, здесь все таковы. Залетишь на месторождение пусть даже на полчаса, непременно забежишь в столовую хотя бы на три минуты, чаем согреться. И согреет душу не только чай, но и простое теплое человеческое отношение. К любому работнику.

Там, за раскрытым иллюминатором летящего вертолёта, — бескрайняя бело–синяя даль. Мы летим над апрельской сверкающе–снежной тундрой. Наша цель — осмотр и прием от подрядчиков работ одного из этапов технической рекультивации, конкретнее: проверка вывозки металлолома с земельных участков, на которых прежде бурились разведочные скважины. Люди оттуда давно ушли, само буровое оборудование давно разобрано, вывезено и работает в других местах. А вот всякий технический хлам должен был вывозиться согласно заключенным договорам подрядными организациями.

Представителей заказчика здесь двое: я и Андрей–эколог. Он работает в компании недавно, всего полгода, спецовка новенькая, сам высокий, молодой, подтянутый. Видно, что готовился он в дорогу на совесть: все акты приемки распечатаны в двух экземплярах, в напечатанном тексте оставлены специальные места для отметок: что сделано или что не сделано. Даже жесткий планшет для бумаг не забыл, чтобы расписываться было удобнее в полевых условиях.

Подрядчиков — три организации, от каждой — тоже по два человека. Итого, нас восемь. Три члена экипажа плюс техник- бортинженер. Остальные — попутчики, ибо, как всегда, вертолетной оказией пользуются все, кому повезло попасть в неё. Тут и вахтовики с баулами, и геодезисты с инварными рейками.

Как обычно, летающая «коробчонка» — полна. Вещей и разных запчастей для буровиков и нефтедобытчиков чуть ли не больше, чем пассажиров…

Если снимать через стекло иллюминатора, то получается чепуха: блики, грязь, мелкие точки, даже отпечатки жирных пальцев. Конечно, молодёжь, «вооружённая» китайскими «мыльницами» или видеоглазками в сотовых телефонах, восторженно «щёлкает», не задумываясь о качестве снятого. После, попробуй, определи: было ли нечто интересное, необычное в кадре или же просто стекла надо чаще мыть?

Поэтому и ещё потому, чтобы иметь весомый аргумент против всех, кто считал и считает, что в моих кадрах я что–то подрисовываю или использую какие–то оптические спецэффекты, я принципиально не фотографирую через стекла закрытых окон и иллюминаторов. Я предпочитаю снимать натуру в чистом виде, без «улучшений» фотошопа.

Всё это к тому, что мой иллюминатор был, как всегда, открыт большую часть нашего пролёта по точкам. Координаты у летунов имеются, но на всякий случай GPS-навигатор у меня с собой, координаты в него тоже забиты, и он включен. Сначала мы летели часа полтора до места дозаправки, поскольку горючего на весь полет не хватило бы. Впрочем, его не хватило и на обратную дорогу. Так что и на обратном пути мы снова садились на дозаправку. Договариваемся с экипажем о том, что во время подлета к каждому земельному участку, подлежащему визуальному контролю, вертолет будет делать по несколько кругов для того, чтобы можно было осмотреть и сфотографировать место контроля работ. Однако, как экипаж ни старался, сделать хотя бы один правильный круг не получалось. Вместо круга мы описывали в воздухе фигуры, похожие на эллипсы с вывихами. Штурман пояснил, что сильный встречный и боковой ветер постоянно сносил нашу летучую машину с избранного курса.

Кстати, примерно через сто километров после первой дозаправки, я, взглянув на экран навигатора, сразу понял, что летим мы куда–то не туда, а вообще–то, Бог знает, куда. Тут ребята–летуны и сами меня стали звать к себе. Захожу в кабину пилотов. А они спорят между собой: мол, прозевали первый земельный участок, что поделаешь, не будем возвращаться, давайте второй искать. Показываю мужикам наглядно по своему GPS, что они увлеклись и полетели не в заданном направлении, а на тридцать градусов севернее. И сейчас между нами и тем местом — тридцать шесть километров. Убедил повернуть. Дальше, пока не долетели до самой точки, не оставлял их без попечительства. Не забуду, как сверяясь с курсом, показывал первому пилоту в буквальном смысле рукой — куда лететь. Мысленно тут же вспомнил старый анекдот про боцмана с его «коронной» русской фразой «молодому» в конце: «Ты тут не умничай! «Зюйд–вест! Норд–ост»! Ты лучше рукой покажи!»

Оказывается, не зря летели. Сами увидели и подрядчикам показали (тем, которые отвечали за рекультивацию именно в этом месте), что не сделано ничего. Оно ведь не спрячешь, оказывается. Если металлолом не вывезен, то его очертания и под снегом видны. Притом, на самом деле, в голой тундре снега не так уж и много: его выдувает ветрами. Много снега бывает в оврагах, в низинах, в складках рельефа и возле препятствий — кустов, в редколесье возле рек. А в чистом поле снега — так себе, и всё, что брошено поздней осенью: так и торчит из–под снежной ветряной корочки, выдает себя очертаниями. Короче, вывод прост: в тундре ничего не спрячешь, всё вылезет наружу. И кто работает, и кто не работает: сразу ясно. Тундра вранья не терпит, отторгает его.