Марина Голубицкая - Рассказы

У ректора не хватало духу признаться, что он исповедует другую веру. Едва он почувствовал пробуждение иудаизма, как в сердце кольнуло: не зря ли поторопился? Принять религию, не предназначенную по рождению… Христианские души Мандельштама, Бродского, Галича и священника Александра Меня не облегчали сомнения, с сомнением он справлялся сам. И всякий раз, получая приглашения на еврейские праздники, испытывал неловкость: не сложно соблюсти чужой обычай, когда считаешь его игрой, покрыть голову, словно турист, сувенирной кипой… Его позвали на еврейский Новый год, Рош–а–шану — серединный «а» правильней было бы транскрибировать с украинским «г» или немецким «h». Отказаться не получилось: раввин лично принес билеты для всей семьи, — в университете как раз начали изучение иврита.

На празднестве в бывшем Дворце политпросвещения евреев хвалили за вклад в науку и культуру. И осуждали терроризм: всего неделю назад земной шар вздрогнул от падения небоскребов. Ректору дали слово последним. Он напомнил, что под Новый год Господь заполняет Книгу живых и Книгу мертвых, и пожелал всем собравшимся быть записанными в Книгу живых. Начался концерт. А потом раввин вышел на сцену и протрубил в рог. «Грубый голос шофара похож на вопль, рвущийся из глубин подсознания» , — вычитал Марк накануне в библиотечной брошюре. Раввин извлекал из бараньего рога звуки дикие и первобытные: протяжные, напоминавшие о Б-ге, и прерывистые — звуки тревоги. «Голос шофара сотрясает ум и сердце пониманием, как далек человек от своего предназначения, этот голос призывает всех покаяться и с верой принять решение исправить и улучшить свою жизнь».

Наступил новый год. Предполагалось еще угощение для тесного круга, от которого уклонились два крупных чиновника, а потому уже на выходе раввин подхватил под локоть Марка Михайловича, приглашая его с женой и сыновьями окунуть яблоки в мед. Такова традиция.

— Да–да, я знаю, — откликнулась жена ректора Нина, которую сразу приняли за еврейку, хотя она, бывшая бакинка, была наполовину армянкой и преподавала тюркские языки.

Шейна, молоденькая раввинша, радостно путаясь в русских словах, принялась обсуждать с Ниной поиски няни и «приглашать к себе домой как хорошая еврейская семья». Пока Нина проявляла дружелюбие, Марк просил старшего не вступать в религиозные разговоры, — младший был еще маленький и не отличал бога от Деда Мороза. За небольшим столом в директорском кабинете их ждал сам директор и состоящий в штате дворца фотограф, оба немолодые, оба с женами, пожилыми блондинками.

— Здесь все кошерное, — предупредила, сияя, Шейна. — Все делали в наша гимназия. Это вино из Израиля.

— Ну, кошерное так кошерное, — хмыкнул хозяин кабинета и, отодвинув за спиной раввина картонные коробки, достал из холодильника бутылку «Славянской». Раввин перелистывал в обратном направлении книжку, которую держал на животе. Раввин раскачивался, шевелил губами и возводил глаза к потолку.

— Мам, он молится? — спросил шепотом старший.

Нина сдвинула брови и покачала головой. Хозяин разливал женщинам вино и Нинину строгость воспринял по–своему:

— Водочки? — Нина вновь замотала головой. Раввин раскачивался. — Значит, еврейского?

Ребе захлопнул книгу. Шейна обрадовалась:

— Бивает еврейская водка. Ви знаете? Очень хорошая.

— Как чай с лимоном, только без заварки. И остыл до тридцати градусов, — осудил еврейскую водку директор. Нине все еще казалось, что застольем должен управлять раввин. — У меня же сын в Израиле, Лев Николаевич. Почти Толстой, — директор радостно засмеялся и взялся разливать водку. — Правда, по паспорту Нахманович, да у вас там отчества не в ходу, — не спрашивая, он налил раввину водки. — Я по паспорту–то Нахман, а меня всю жизнь Николаем зовут, — директор замолчал и обвел всех хитрым взглядом. — Ну, что? С праздничком? Будем здоровы? — не спеша чокнулся, быстро выпил, ковырнул вилкой фаршированный фиш и кивнул секретарше: — Принеси–ка. В шкафу, где кубки… — секретарша принесла маринованные огурчики. — Зато отчество я никогда не менял. А работал на комсомоле! Сам зам по идеологии сменить просил: мол, агрессивное государство. Я говорю, пишите в бумагах что хотите, а я Израилевич. Так они меня при первом Николай Иванычем звали…

— Израиль не есть агрессивное государство… — попытался вступить раввин.

— Да знаем мы, знаем, — махнул вилкой Николай Израилевич. — Арабы уже всем показали, на что способны. Ну, ничего. Мне сын вчера звонил, говорит, там пока тихо. Все нормально. Даже хорошо: туристов поубавилось. А то к святым местам не пройдешь. У Гроба Господня вечно сутолока.